Эндшпиль
Шрифт:
– Когда гиганты вступают в смертельную схватку, как это происходит сейчас, они полны решимости попрать все, что стоит на пути колоссальных борющихся сил. Истинный государственный деятель, - ответил Рузвельт, - должен пренебречь любым договором, если действия по его поддержанию могут представить собой самую серьезную опасность для нации. Поэтому оправдать можно и англичан, и немцев. Но наши интересы, как я уже говорил, джентльмены, связаны в английскими. Не так ли, Эдвард? Что вы думаете?
– Джентльмены, многие демократы, также, как и ваши однопартийцы считают необходимым вступить в войну на стороне Антанты. Но не сразу, а в самый подходящий момент, чтобы воспользоваться плодами победы. Сигналом должен стать перелом в ходе войны. Пока германцы и русские одерживают победы, наше вмешательство не даст однозначных преимуществ англо-франко-японскому
– Хотя мы с вами принадлежим к разным партиям, но в данном случае я поддержу ваш план, - ответил Рузвельт.
– Хм… - сенатор Лодж отложил раскуренную им сигару и иронически хмыкнул.
– Соединенные Штаты, конечно лучшая надежда мира. Но если вы сковываете ее интересами и ссорами других народов, если вы запутаете ее в кознях Европы, вы навсегда уничтожите ее силу и поставите под угрозу само ее существование. Оставьте нашу страну свободно маршировать через века, как в прошлые годы. Сильная, щедрая и уверенная в себе, она благородно служила и служит человечеству. Остерегайтесь, как вы, шутить с этим чудесным наследством. Ибо, если мы оступимся и упадем, свобода и цивилизация повсюду погибнут.
– Вы предлагаете ничего не предпринимать? – удивленно-презрительно посмотрел на сенатора Хаус.
– Я предлагаю не предаваться беспочвенным мечтаниям и не связывать себя заранее намеченными нереальными планами, - пожал плечами Лодж.
Хаус уже хотел ответить и явно не менее резко и оскорбительно, когда в разговор вмешался Рузвельт.
– Джентльмены, давайте не будем муссировать наши разногласия. Поговорим лучше о том, в чем мы сходимся. Давайте также учитывать, джентльмены, что мы величайшая существующая физическая сила, и мир на Земле зависит от нас…
Ляодунский полуостров. Порт-Артур. Желтое море. Март 1910 г.
Капитан-лейтенанты Колчак и Корсак вышли из кабинета командующего и переглянувшись, улыбнулись.
– Ну что, Григорий, готовьте шампанское, - повернувшись к флаг-офицеру адмирала Рожественского, заявил …. – Проиграли, мичман, проиграли…
– Черт с ним, проиграл, так проиграл, - согласился князь Церетели. – Но может все-таки скажете, что задумали?
На этот вопрос оба одновременно отрицательно покачали головами и разулыбались, как скоморохи на ярмарке.
– Нет уж, князь. Секретно, лично командующий запретил рассказывать. Так что все узнаете… своевременно или чуть позже, - пошутил Корсак. И два бравых миноносника, попрощавшись, вышли из приемной. Оставив Григория мучительно гадать, что же такое задумали эти «два капитана».
Командиры эсминцев, ставшие знаменитыми на весь Тихоокеанский флот после «Второго сражения у Шантунга». В битве в Желтом море сошлись основные силы союзных флотов[1]. С русской стороны в ней участвовали пять эскадренных броненосцев и два броненосца береговой обороны, а также три бронепалубных крейсера и восемь эсминцев. С германской – пять эскадренных броненосцев и два бронепалубных крейсера с шестеркой миноносцев. Японцы
Зато в ходе боя отличились два капитана не самых новых эсминцев в составе флота - «Лихого» и «Ловкого», сумевшие прикрыть сильно поврежденный германский броненосец «Кайзер Вильгельм Второй» и прикрыть его во время всего пути до Порт-Артура. При этом они утопили как минимум один японский миноносец и торпедировали английский бронепалубный крейсер. За это оба капитана получили награды, в том числе и германские. И прозвище «Два капитана», а также репутацию отчаянных сорвиголов.
Между тем офицеры отправились на свои корабли. На которых сразу началась некая упорядоченная суета, которая обычно сопровождает подготовку к выходу в море. Но несмотря на поднятые пары и явно подготовившийся к выходу экипаж, эскадренные миноносцы продолжали стоять у причальной стенки.
И лишь когда стемнело, «Лихой» и «Ловкий», аккуратно отошли от стенки и неторопливо направились к выходу из гавани. Столь же аккуратно, стараясь как можно меньше выдавать себя шумом, они прошли мимо заранее предупрежденных миноносцев охраны рейда и вышли в море. Где, не рискуя особо приближаться к берегам полуострова, где их могли атаковать подводные лодки, «паслись» очередные японские «собачки» - дозорные крейсера Объединенного флота.
Сегодня лихим командирам эсминцев повезло – в дозоре дежурили два бронепалубных крейсера «Касаги» и «Читосе». В отличие от более новых двадцатишестиузловых крейсеров типа «Отова», эти легкие крейсера могли в лучшем случае дать полный ход в двадцать один узел. Что давало не слишком новым, но содержащимся в полном порядке эсминцам шанс. Причем не только на внезапную атаку, но и на последующий отход. А чтобы еще больше повысить шансы, Колчак и Корсак привлекли в качестве наблюдателя привлекли «охотника» - нивха, каким-то чудом оказавшегося в Порт-Артуре. Обладатель острого зрения, этот таежный охотник первым заметил при скудном свете звезд силуэты двух идущих кильватерной колонной японских крейсеров.
Нет ничего более изнуряющего, чем однообразное патрулирование в давно изученном и ничем не отличающимся от других кусочке моря. Вахтенные, привыкшие за прошедшее время, что ничего серьезного во время таких рейдов не происходит, невольно расслабились. Причем не только матросы, но и офицеры. Так как даже самураям ничто человеческое не чуждо, а нудное однообразие вводит в транс всех, независимо от ранга…
А тем временем обнаружившие противника русские малым ходом подбирались как можно ближе к своим целям. Трубы не искрили, так как оба эсминца модернизировали незадолго до войны, переведя котлы на нефтяное отопление. Время, казалось, тянулось, словно вытекающая из банки патока. А ночная темнота почему-то виделась и не такой уж темной, как буквально несколько мгновений назад. От этого было непонятно, почему никто на борту вражеских кораблей не замечает подкрадывающиеся к ним, постепенно увеличивающие скорость, миноносцы. Эта неизвестность заставляла нервничать еще больше. Отчего некоторых бросало в нервную дрожь. И чтобы успокоиться одни шептали молитвы, а другие негромко матерились.
Наконец дистанция сократилась почти до двенадцати кабельтов и Корсак посчитал, что риск обнаружения слишком большим.
– Сигнал «Атака», - негромко, словно опасаясь, что его услышат японцы, приказал Алексей.
Эсминцы, ускоряясь, двинулись вперед. Затем каждый из них сделал резкий разворот вправо и выстрелил из торпедных аппаратов, каждый по совей цели. На эсминцах типа «Лейтенант Бураков» стояло всего три однотрубных торпедных аппарата. При средней вероятности попадания торпед около двенадцати процентов, из выпущенных залпом шести торпед в идущий первым «Читосе» попала одна, и в его мателот ни одной. Что было очень и очень хорошим результатом.