Enigma
Шрифт:
– Голодная малышка. Очевидно, Грейсон был не так хорош? – и я прикусываю язык, не понимаю, каким образом эти слова срываются с моих губ. И только сейчас ощущаю, как холодный пот струится по спине, и понимаю, что у меня долбаная отдышка. Я полностью не контролирую себя, превращаюсь в какое-то животное, неспособное даже управлять такой просто вещью, как собственное возбуждение.
– Джеймс… – срывается с ее губ в тихом стоне, когда я отодвигаю ткань, и проникаю двумя пальцами в тугие, тут же сжимающие меня створки. В глазах темнеет. Это слишком сильно.
Джеймс, бл*дь.
Сука, какой я тебе нахер Джеймс?
Мгновенно сатанея, я перестаю с ней церемониться. Резко повернув на живот, приподнимаю бедра, оглаживая их, оплетая серебристыми нитями. Грубо щипая ягодицу, оскалив зубы, оставляю на ней красные следы от своей ладони.
Обычно я делаю это все, чтобы завести модель. Чтобы она достигла особого состояния транса, и балансировала бы между удовольствием, страхом от пленения и болью. Но сейчас все иначе, черт подери.
Ни жив, ни мертв. Вот мое состояние. Внутренности то скручивает, то обдает жаром, и в глубине души я жажду переломать ее на двое прямо сейчас, чтобы избавить себя от столь неприятного предмета, выводящего все мои механизмы из строя.
Все это неправильно.
Управляй я эмоциями в данный момент, я бы не чувствовал бы сейчас себя школьником, впервые дорвавшимся до женщины.
Но я Создатель. Я помешан на своей Цели, как Парфюмер из романа Зюскинда, одержимый создать единственный и неповторимый аромат, способный влюблять, сводить с ума и подчинять толпы людей. Конечно, я создаю далеко не духи, но вы даже не представляете насколько близка к истине эта аналогия.
Индикатор вновь загорается зеленым и издает негромкий звук. Отлично.
– Тебя было легко завести, Энигма, – сглотнув, заключаю я, проводя пальцем меж упругих ягодиц, и наконец отпускаю ее, собираясь перейти к спине, что сейчас сокрыта от взгляда копной длинных волос. – Что у нас следующее по списку? Ярость? Главное, доверяй мне, девочка, – обматывая тонкую талию, подбираюсь выше. – Загляни глубоко в себя. Покажи мне на что ты способна.
Я знаю, что сейчас она максимально возбуждена, максимально близка к оргазму. Когда Кэндис очнется она не сможет противостоять этому чувству и своим инстинктам. Ее тело предаст ее, следом выработаются рефлексы, вся ее суть, как бы «намагнится» на меня. Еще ни одна женщина не устояла перед пленением и связыванием, именно таким, какое дарю им я.
Я всегда все делаю медленно, почти нежно. В таком деле спешка может стоит модели жизни.
И основание тому не безумие, не внутренний мазохизм, а древний инстинкт, живущий в каждой женщине – быть зависимой, плененной и беспомощной в руках сильного самца.
А потом я откидываю волосы Кэн, и сердце вновь пропускает удар. Нет, я не нахожусь в ужасе, когда оглядываю глубокие рубцы на ее нежной коже, напоминающие кровавые стигматы.
Мастер Шибари не замечает изъянов у выбранной модели. Во-первых, это непрофессионально, во-вторых, я подхожу к женскому телу иначе.
Я
Я никогда не буду сечь ее розгами. Но не скажу, что не сделаю хуже. Мне придется испить ее до дна, и когда весь этот кошмар для нее закончится, она уже не станет прежней.
Она будет ко мне привязана. Так или иначе. И вся ее жизнь будет в моих руках.
Да только, когда я получу все что мне необходимо, то выкину ее. Снова.
А мое желание – лишь секундная слабость, и оно обязательно будет сполна удовлетворено ею.
Позже.
Кэндис
Женская сексуальная фантазия о связывании – самая обыкновенная реальность. В древности женщине был необходим альфа-самец – жестокий воин, настоящий хищник, охотник, поработитель. Чем больше он мог убить врагов, тем выше казалась вероятность того, что его потомство и его женщина будут в безопасности. По сути, чем страшнее и беспощадней был мужчина, тем комфортнее с ним женщине.
Я прихожу в себя от того, что меня трясет. Но это не похоже на обычный озноб или реакцию тела на порывы ветра. Скорее, нечто подобное мне приходилось чувствовать после долгой и изнурительной тренировки, когда нагруженные до пределов мышцы, возмущенно вибрируют и дрожат изнутри, посылая волны сладкой боли по всему телу.
Черт, как я могу называть то, что он сотворил со мной «сладкой болью»? Должно быть, я обезумела.
Калейдоскоп картинок и воспоминаний кружится в голове невнятным пазлом. Я ничего не вижу, и помню, довольно мало…
Грубые руки похитителей, леденящий страх, и желание оказаться пусть в своей старой и затхлой комнатке в Квинсе, но никак не в том роскошном лимузине, где меня явно пытались изнасиловать.
Болезненный укол и зыбкий туман. Ощущение такое, будто мое сознание «плавает» между сном и реальностью. Я даже что-то вижу и слышу, но все кажется нереальным сном, который скоро закончится…
Я помню его прикосновения. Помню то, что он со мной делал. Почти все… ублюдок связал меня.
Больной.
Мать его.
Ублюдок.
И как только я окончательно осознаю, где нахожусь, и вспоминаю, серебристую веревку в руках Карлайла и ощущаю ее, как бандаж, которым скованно мое тело, мне становится совсем не сладко.
Жадный глоток воздуха и напряжение грудной клетки, позволяют тонким, но прочным нитям врезаться в кожу под грудью так сильно, что приходится прикусить сухие губы, чтобы удержать в себе тихий всхлип. Или стон?
Портупея из прочных веревок так плотно обвивает грудь и талию, задевает ставшие вдруг особо чувствительными соски, подчеркивая каждый вдох и выдох, каждый удар сердца.