Enigma
Шрифт:
– Какие громкие слова, Кэндис. А разве у тебя есть выбор? – спокойно спрашиваю я, превращаясь из хищника, в стороннего наблюдателя ее истерики.
– Я лучше полностью погрязну в грязной и самой низкооплачиваемой работе, чем буду терпеть тебя рядом с собой, – твердо произносит Кэндис, пока в следующее мгновение ее не выдает тяжелый выдох и слабый стон. – Отпусти меня… прекрати это. Почему мне так?.. Почему я все это чувствую? Что. Ты. Со мной сделал? – каждый дюйм ее хрупкого тела бьет мелкая дрожь.
Бросаю мимолетный взгляд на браслет, сигнализирующий мне зеленым светом, о том, что у Энигмы открылось второе
– Что ты чувствуешь, малыш? – выдыхаю у мочки ее уха, мягко обхватив кожу зубами, потянув на себя. Я делаю это с наигранным энтузиазмом, потому что так нужно, и она мгновенно реагирует, вздрагивая еще сильнее, закрывая голубые глаза отяжелевшими от влажных ресниц веками. И она вздрагивает не от страха.
И закрывает глаза не от страха.
А от стыда, за то, что она сейчас чувствует. За то, как нуждается в силе.
– Я не могу это испытывать. Это не я. Ты чем-то меня накачал… состояние, как под кайфом… – тихо щебечет Кэндис, отчаянно мотая головой из стороны в сторону. Крупные завитки ее каштановых волос прилипают к влажной, покрытой бусинками пота, коже, привлекая мое внимание к утонченным, выпирающим ключицам и шее танцовщицы.
– Сволочь, – короткий всхлип, и она едва заметно сводит колени, заставляя меня презрительно усмехнуться.
Женщины… такие слабые и похотливые. Существа, созданные для услады наших глаз, и удовлетворения наших потребностей. Некоторые из них так любят доказывать обратное… что всегда смотрится смешно и глупо.
– А ты слабая, и устала бороться. Что-то кому-то доказывать. Ты просто хочешь жить, – низким, придавливающим ее душу к земле, голосом, произношу я. Гипнотизирующе медленным. – Все, в чем ты нуждаешься – это сила.
«Я нуждалась в ком-то сильном…» – вспоминается ее брошенная Джеймсу фраза.
– Все, чего ты хочешь – это ощутить эту силу. Здесь, малыш, – едва слышно произношу я, резко прижимая ладонь к ее гладким складочкам между стройных ног, и Кэндис не шипит и не сопротивляется в ответ. Она и не должна, не способна. Сейчас она безвольная марионетка в руках маэстро, и пусть только попробует вякнуть. – Скажи, насколько ты хочешь, почувствовать… кхм, силу. Хочешь ощутить ее в себе, быть оттраханной мной? Скажи, – продолжаю издеваться и провоцировать, откровенно скучая и строя из себя коварного соблазнителя, и постоянно бросаю взгляд на ослабевающий сигнал на браслете.
Слабый.
И мне скучно.
Снова…
Одергиваю ладонь с ее увлажненной против ее желания «малышки», и, ощущая горький вкус разочарования, молниеносно отворачиваюсь от объекта, смирившись с поражением. Все тщетно. Сегодня Кэнди уже выдала свой максимум, пора оставить ее в покое. А то еще и правда, помрет раньше времени. Стоит поработать с той информацией, что удалось достать…
И полностью погрузившись в свои мысли о предстоящей и длинной ночи в лаборатории, я делаю несколько шагов вперед, приготовившись отдать охране приказ о перемещении Энигмы в одну из капсул, которая станет ее новым домом.
Отец хотел, чтобы я позаботился о ней, и я был намерен это сделать, позволить ей чувствовать себя, как дома. Но пока неприятный осадок еще слишком свежий – поэтому я решил не спешить с исполнением
Но потом, что-то пошло не так.
Еще никогда моя нить рассуждений не обрывалась так неожиданно, как в этот момент. Резкий, непредсказуемый момент.
Острая вспышка от «разрыва шаблона действий объекта» бьет по оголенным нервам, и в следующую секунду я едва ли не падаю на колени, ощущая мощный удар в спину, за которым следует истошный женский крик, граничащий с кошачьим рыком. Звериным. На мгновение мне кажется, что я оказался в джунглях и попал в лапы дикой пантеры, жаждущей придавить мое тело к земле, и содрать с меня кожу. Живьем.
Моя запоздалая реакция на действия Кэндис связана с ее непредсказуемым поведением, и когда мне, наконец, удается все взвесить, она уже висит у меня на шее, и с остервенелым шипением разрывает ткань моей рубашки. Сжав руки в кулаки, я резко скидываю эту дикую кошку со спины, и ощущаю, как покалывает тело, как взрываются под кожей вулканы эмоций, разверзаясь по ментальному телу яркими красками.
Треск ткани, тяжелое дыхание и звуки борьбы. Эпичное музыкальное сопровождение для мощного внутривенного кровотока, превращающегося в раскаленную лаву, выжигающего изнанку кожи.
Кипяток.
Опаляющий жар зарождается в районе диафрагмы, заставляя меня всеми фибрами своей ледяной души ощутить рвущегося на волю зверя, беснующегося где-то глубоко внутри.
Когда я поворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, Кэндис все еще полна сил и ярости, а ее дикие глаза, горящие безумием, и правда мерцают сквозь кошачий прищур. Она пинается, дрыгает и дергает ногами, намечая удар в пах, но я блокирую ее попытку задеть меня, схватив буйную малышку за голени, и прижимаю ее колени к груди, одновременно опускаясь к Кэнди.
И я не знаю, откуда в ней столько сил, что мы продолжаем нашу схватку на полу, вцепившись друг в друга, словно животные, и кубарем катимся по пыльному камню, путаясь в шелковых лентах, царапающими кожу своими краями.
Черт возьми.
У меня особо нет времени думать, откуда у нее взялись такие силы. Это невозможно. Ни одна девушка не способна на подобное поведение, после связывания. Страх, эйфория, а потом забвение… так это работает. И только так.
Сквозь наш общий рык, и прерывистое дыхание друг на друга, я слышу длинный звуковой сигнал, сообщающий мне о мощном потоке поступления данных, но и это еще не конец ее «выступления». Я недооценил Кэндис Карлайл.
Мир вокруг меня замирает, а время останавливается, когда я ощущаю, как тугая петля из шелка мгновенно затягивает мою шею в прочный капкан.
Но причина эффекта «замирающего времени» вовсе не в асфиксии…
Причина там, в ее глазах. Горящих, сверкающих в приглушенной тьме, запредельно ярких, безумных, невероятных. Притягательных, как искусная оптическая иллюзия. В них столько света, ярости и силы, что я, со своим зрением, настроенного на другие частоты, почти могу увидеть два ярких световых луча, исходящих из-под ее ресниц.