Энн Виккерс
Шрифт:
Дом назывался «Голова Пирата». Когда Энн поинтересовалась происхождением этого названия, агент объяснил:
— Как вам сказать… просто его всегда так называли.
Энн быстро прикинула: одна спальня для Мэта и Гретцерел, другая для нее самой, третья комнатушка для Барни, — а будет он проводить в ней всю ночь или нет, никого не касается.
— Какой очаровательный старинный домик! — сказала она.
— Ты с ума сошла! Уж не говоря о том, что это развалина, здесь вдвое меньше места, чем надо, — возразил Рассел.
Всю дорогу обратно он хвалил самый стандартный дом из виденных ими за этот день. Он стоил двадцать пять тысяч, но они могли выплатить эту сумму с рассрочкой на восемь лет. Энн слушала, обливаясь холодным потом, как человек, которого везут в Синг — Синг, в камеру смертников.
Она завязла по уши, говорила она себе. Дольше тянуть нельзя.
Можно было бежать
Она могла бы смириться, махнуть на все рукой, выработать в себе равнодушие и остаться навсегда женой и любовницей Рассела. Но хорошо ли для Мэта, если его мать будет навсегда озлоблена принесенной жертвой?
Или же уйти с Мэтом, взглянуть в лицо одиночеству, сохранив Барни любовником, если он на это пойдет. Но не надоест ли ему вечная игра в прятки? Как ни странно, не слишком разборчивый в средствах политической борьбы, готовый оказывать не очень законные услуги близким знакомым, склонный к мимолетным связям, Барни в то же время не любил интриг и тайн. Он никогда не надевал личины. Он был либо другом, либо открытым врагом. А как отнесется к этой связи Мэт, когда он вырастет, когда услышит сплетни и смешки своих школьных товарищей?
«Другими словами, — решила Энн, — как бы я ни поступила, все будет плохо, так стоит ли волноваться заранее? И не наивно ли считать, что от меня зависит, как поступить? Ясно же, что я буду просто плыть по течению и ничего не произойдет — ничего никогда не произойдет».
В пятницу 3 апреля 1931 года совершенно неожиданно произошло очень многое, положив начало всему остальному.
ГЛАВА XLIV
В пятницу 3 апреля в три часа дня заключенная номер 3921, отбывшая свой срок в тюрьме за шантаж и торговлю наркотиками и, как доверчиво полагала Энн, излечившаяся от героина, была освобождена. Перед освобождением номер 3921 (известная под именем Салли Свенсон, Сары Коган, Сью Смит и под многими другими именами) пила чай в кабинете начальницы, со слезами благодарности приняла десять долларов и заявила, что доктор Виккерс — ее благодетельница, вдохновительница и, по сути дела, ее ангел-хранитель.
В полночь в ту же пятницу Салли была арестована за то, что в состоянии сильного опьянения нанесла оскорбление действием вышибале вполне респектабельного и законопослушного тайного бара, а затем, следуя в тюремном фургоне в участок, ударила полицейского камнем, непонятно как оказавшимся у нее за пазухой, и распевала «Мадмуазель из Армантьера» в нецензурном варианте.
Поскольку в это время в Нью-Йорке не было никаких сенсаций, судебный репортер решил, что номер 3921 может дать неплохой материал, и поговорил с ней. Салли, которая отчаянно перетрусила, была исполнена раскаяния. По ее словам, все произошло из-за того, что в исправительной тюрьме, откуда она только что вышла, ее не только не наставили на путь истинный с помощью строгой дисциплины, а, наоборот, обращались с ней с такой малодушной мягкостью, что она вконец испортилась. Увидев, что репортер чрезвычайно заинтересован, и растаяв от мужского внимания, которого ей до последнего времени так не хватало, Салли добавила, что, когда ее отправили в тюрьму за какой-то пустячный шантаж, она была невинной деревенской девушкой, не знавшей вкуса алкоголя или никотина, уж не говоря о наркотиках, а пить и курить она научилась в тюрьме от избалованных и распущенных арестанток.
Этому рассказу газета отвела в субботу утром подвал на второй странице, как нельзя более кстати снабдив материалом для проповеди двух находившихся в затруднительном положении, хотя и прославленных манхэттенских проповедников, которые, пока не прочли газету, не имели представления о том, какое слово они скажут на следующий день жаждущей поучений пастве. Но так как темы своих проповедей они уже объявили заранее, то в воскресенье утром оба пророка произнесли под двумя разными названиями — «Гангстеры и евангелие» и «Когда наступит судный день?» — почти одинаковые проповеди, смысл которых сводился к следующему: основная причина новой волны преступлений, как свидетельствуют показания мисс Салли Свенсон, заключается в том, что тюрьма сделалась вертепом праздности и роскоши и страх больше не удерживает преступников от гнусных злодеяний. Один из преподобных специалистов по вопросам милосердия ратовал за возобновление телесных наказаний, второй выдвигал в качестве нового средства долголетнее одиночное заключение с тем, чтобы преступник мог только читать библию и размышлять о содеянных грехах.
Энн рассмеялась, прочтя в понедельник утром эти обличения. Ну кто же всерьез согласится с этими доктринами, столь популярными в 1800 году?.
Днем она получила анонимную телеграмму: «Смотрите проповеди достопочтенных инголда сноу сегодняшних газетах наконец люди разглядели тебя волк овечьей шкуре».
Уже с утра у нее на столе лежало девятнадцать бранных писем, из них три анонимных. Она не успела дойти до тюрьмы, а ей уже звонили из разных газет.
Она насторожилась и приготовилась дать бой, но решила (и, конечно, напрасно), что наиболее разумным будет избегать репортеров и всякой гласности. Она устроила себе выходной день, провела его в Коннектикуте с Пат Брэмбл и вернулась домой только к ночи.
Взяв во вторник за завтраком в руки газеты, она пришла в бешенство, забыв про кукурузные хлопья со сливками. Газета «Знамя», отличавшаяся склонностью к сенсациям, посвятила целую страницу обвинению, которое бедняжка Салли бросила исправительной тюрьме, и озаглавила статью «Толкают ли тюрьмы-дворцы в бездну порока и преступления?». Нашлось еще несколько проповедников, которые устремились спасать отечество. Один из них заявил в интервью, что у него есть достоверные сведения о том, что глава «некоей женской исправительной тюрьмы» курит папиросы вместе с заключенными и боится применять к ним решительные меры воздействия. Женская организация городка Флэтбуш, которой в течение многих месяцев никак не удавалось попасть в газеты, несмотря на самые решительные резолюции против России, виски, атеизма и совместного купания мужчин и женщин, сделала новую попытку, вынеся решение, осуждающее Энн и требующее произвести обследование Стайвесантской исправительной тюрьмы специальной комиссией, назначенной губернатором. На сей раз они добились своего. Их резолюцию напечатали в рамке, окружив ее такими расплывчатыми фотографиями, что изображенные на них дамы вполне могли сойти и за шоферов санитарных машин, и за интимный кружок Сафо, и за разъездную труппу исполнительниц «Как это бывает во Франции». Но газеты утверждали, что это «высокопоставленные дамы Флэтбуша, протестующие против вырождения тюремной системы».
— Комиссия для расследования, назначенная губернатором! — бушевала Энн. Вот теперь она поняла, что должен был чувствовать Барни!
Но центральное место на странице занимало интервью, которое дала газете заместительница Энн, добродетельная миссис Кист.
В отсутствие доктора Виккерс, которой почему-то вдруг понадобилось покинуть город, миссис Кист, по словам репортера, признала, что, возможно, они действительно обходились с мисс Салли Свенсон слишком мягко. Они проводили эксперимент, стараясь исправлять заключенных лаской. Сама миссис Кист не согласна с этим методом, так как обладает, пожалуй, более обширным опытом, чем многие пенологи. Но ее начальница, доктор Виккерс, и другие члены администрации-такие прекрасные люди, что она охотно поступилась своим практическим опытом и помогала им проверять их теории.
Самому тупому читателю становилось ясно, что, будь миссис Кист начальницей, на что она имела все права, она немедленно положила бы конец этой чепухе, перестала бы баловать злодеек и сделала бы из них ангелов с помощью таких новейших средств, как темный карцер, плетка, хлеб и вода.
Энн вихрем влетела в тюрьму. Еще не сняв шляпы, она нажала на кнопку и не отпускала ее, пока не появилась мисс Фелдермаус.
— Пошлите ко мне Кист, живо!
Вошедшей помощнице с тонкогубым рыбьим ртом она бросила: