Энрико Карузо

Торторелли Витторио

Как всегда радостный и улыбающийся, со свойственной его натуре экстравагантностью, Карузо сошел с поезда на Большом Центральном вокзале Нью-Йорка, спокойно ведя за руку маленькую Элизабет. Удовлетворенный, он остановился на мгновение перед сбежавшимися фотографами. Затем, вручив девочку ожидавшим ее родителям, он быстро удалился, сопровождаемый аплодисментами узнавшей его толпы.

Вспоминается одна статья о Карузо, в которой говорилось, что если бы он был не певцом, а карикатуристом, то сделался бы столь же знаменитым.

Но не будем преувеличивать! Карузо действительно был способным карикатуристом. Он привык делать

карикатуры на всех, кого встречал, в том числе и на самого себя. Однако это было не чем иным, как времяпрепровождением богатого и знаменитого человека. У меня находилось несколько его карикатур: на себя, на Тосканини, на композиторов Пунцо и Пуччини и одна - на Маркетти, сделанная в Генуе во время его последней встречи с моим дядей. От дяди мне и достались все эти карикатуры, но, к моему большому огорчению, они не сохранились. Мне жаль их не столько потому, что они отличались высокими художественными достоинствами, сколько потому, что это была память о людях, с которыми они были связаны.

Если не считать нескольких этюдов и набросков, то, откровенно говоря, нет оснований говорить о таланте Карузо в этой области искусства. Вряд ли следует проводить какие-либо параллели между Карузо - великим певцом и карикатуристом, хотя разносторонняя одаренность Карузо свидетельствует о том, что он был человеком сложным, интересным и привлекательным.

Не только карикатура была предметом увлечения Карузо. Он сочинял музыку, любил играть на разных инструментах - фортепиано, гитаре, флейте, трубе. Карузо написал книгу “Как нужно петь”, которую покупали в Америке буквально “нарасхват”. Скромно, не делая тайн из своего мастерства, великий певец дает советы начинающим вокалистам.

В своей небольшой книжке Карузо предостерегает начинающих от злоупотребления голосом, и в первую очередь от форсирования; он рекомендует добиваться гибкости и выразительности голоса и вносить в слово как можно больше жизни, потому что слово - это сама музыка и правда. Ему нужно уделять наибольшее внимание. Очень ценные советы он дает в связи с постановкой голоса: учит, как брать дыхание, как подходить к каденциям и, наконец, как тренировать верхний регистр.

“В хорошо тренированном голосовом аппарате, - пишет Карузо, - сила и окраска звука должны меняться в зависимости от характера музыкальной фразы и текста. Любое чувство, даже мимолетное, требует для своего выражения подготовки голосового аппарата, влияет на его положение, напряжение и звуковую нагрузку. Каждому чувству свойствен свой тембр, а каждому тембру - своя окраска звучания: светлая, темная, округлая.

При светлой окраске гортань опускается сильно вниз, язык следует за гортанью, а мягкое нёбо в свою очередь постепенно опускается вниз; когда голос восходит к верхнему регистру, гортань постепенно поднимается. Только светлая окраска позволяет придать голосу гибкость, легкость и металлический блеск. При фальцете светлая окраска не так ярка, хотя небольшого усилия будет достаточно, чтобы голос приобрел звучность и крепость.

При темной окраске гортань находится несколько ниже своего нормального положения. Если певец хочет придать своему голосу особенно яркую окраску и мощь, то ему надо опустить гортань еще ниже.

Чтобы держать гортань в низкой позиции для получения еще более темной окраски звучания, нужно опустить голову и прижать подбородок к груди как можно крепче: этим достигается закрытие носовых

каналов, потому что язык подтягивается к своей основе и принимает форму глубокого канала. Темная окраска сообщает голосу полноту, мягкость и крепость. Однако все это относится к высоким голосам, низкие же голоса при такой позиции становятся сиплыми. Эта окраска особенно подходит при создании драматических моментов. В фальцетном регистре темная окраска делает голос плотным и округлым.

Для получения округлого звучания гортань должна занимать позицию немного ниже той, которая требуется для светлой окраски (светлого звучания). При этом следует поднимать нёбо как можно выше. Округлая окраска, и только она, может сделать голос мягким, проникновенным, дать ему возможность звучать на всем диапазоне. Такое звучание свойственно фальцетному регистру голоса”.

Самые знаменитые люди того времени соперничали со всемирно известными композиторами, такими, как Джордано, Пуччини, Чилеа, Леонкавалло, Масканьи, в дружбе с Карузо. И те и другие обожали его, часто навещали, разыскивали его, чтобы лишний раз высказать ему свое восхищение.

В России Карузо пел во многих театрах и давал популярные концерты. В Петербурге успех его был настолько велик, что в фойе театра была установлена в его честь мемориальная доска, рядом с мемориальной доской в честь Элеоноры Дузе.

Александра Яблочкина, одна из самых выдающихся русских актрис, которая много раз играла с Томмазо Сальвини, была в тот вечер в петербургском оперном театре. Она восторженно приветствовала знаменитого певца, аплодируя ему, как девочка. Именно она предложила (по крайней мере, так говорят об этом) установить мемориальную доску в фойе театра.

Да, Карузо был самоучкой. Он был наделен острым, всепоглощающим умом, быстро накапливавшим знания. В Америке он овладел английским и испанским языками, а во время гастролей по странам мира - французским и немецким. Его итальянский язык отличался хорошим стилем.

Добрый, веселый человек, остро и глубоко реагировавший на дружеские чувства, несмотря на богатство и именитость, он был готов щедро помогать людям, смягчать боль, доставлять радость и счастье тому, кто нуждается в этом. Величие Карузо - в большой человечности. Здесь у него не было достойных подражателей, если не считать знаменитого и замечательного Беньямино Джильи, обладавшего чудесным сердцем итальянца.

Каждый год Карузо возвращался в Неаполь, этот не обыкновенный город, город тысяч песен и мелодий, в свою Санта Лючию, с сердцем, преисполненным нежности и верности.

Он, как генуэзский Мачисте, увлекал за собой своих друзей, моряков неаполитанского порта, рабочих, мальчишек всех возрастов - всех простых людей. И всем им он помогал, как только мог: одевал, давал деньги, заботился об их устройстве на работу. Карузо приглашал их в одну из многочисленных таверн Неаполя, рассыпанных вдоль залива, и там, счастливый тем, что наконец попал к своим, проводил время вдали от интриг и шума. И пел, пел… Пел мелодичные, мягкие песни своей родной земли, как только он один умел их петь… Перед ним дышало голубое море Неаполя, а над головой - бездонное небо Позиллипо или Санта Лючии. Кругом свободный и чистый воздух молчаливого, зовущего залива… Пленительный Неаполь… Почти каждый раз во время веселых пирушек в неаполитанских тавернах он пел старую знаменитую “Песню о таверне” ди Джакомо, ставшую народной: