Энтомоптер
Шрифт:
И вот я уже ничего не вижу внизу - ни домов, ни людей, только река светлой ленточкой выбегает из блюдечка-озера да желтые ниточки дорог сходятся и расходятся на зеленом фоне.
А над головой голубой блеск неба, и я один, совсем один в этом бескрайнем блеске; и только орел, сорвавшийся crop, чтобы взглянуть на неведомую птицу, увидев человека, испуганно покачивается на крыльях и уходит в сторону.
Я лечу долго.
Проходят в вышине облака, бросая на меня быстрые, прохладные тени.
Посвистывает в спицах колес ветерок.
Жаркими брызгами обдает мне лицо солнце.
И поет, поет какая-то невидимая музыка, победная и прекрасная, от которой сладко щемит в груди.
Потом я поворачиваю назад, к городу, затянутому голубой мерцающей дымкой, и, широко раскинув крылья, парю, медленно снижаясь.
Внизу все начинает расти, меняя цвета и покачиваясь. Я снова вижу дома и высокие старые тополя в Затишье, и улицы, и людей, которые, подняв лица, смотрят на меня радостно и удивленно...
Вот что мне снилось всю ночь. Вот отчего я так рано поднялся и, нашарив в столе горбушку черствого хлеба, сунул ее в карман и по пустым, еще сонным улицам помчался к Борьке Линевскому.
К девяти часам мы собрались у Тошки. Сидели во дворе на скамейке, ежились от утреннего горного ветра и разговаривали.
Мы разговаривали, конечно, об орнитоптере.
– Красота!
– мечтал Блин.
– Захотел я, например, к бабке в Нартан. Сажусь, жму на всю железку, аж крылья свистят, и через десять минут опускаюсь прямо перед бабкиными окнами. Как ангел... Бабка обалдеет от страха.
– Летать обязательно придется в очках, - сказал практичный Борька Линевский.
– Знаете, какая скорость будет? Побольше, чем у мотоцикла. Километров сто пятьдесят - двести.
– А вдруг что-нибудь в воздухе испортится? Рычаг, например, или цепь соскочит... А у тебя высота - километр... Как штопорнешься оттуда... турманом... Только колеса засверкают... а от тебя и мокрого места не останется...
– Ну да, штопорнешься!
– вскинулся Тошка.
– Делать нужно по-настоящему, чтобы никакие рычаги не ломались. Чтобы гарантия - сто процентов!
– Сейчас, даже чтобы на велосипеде кататься, надо сдавать экзамен по уличному движению. А для орнитоптера придумают, наверное, такое, что и не сдашь...
– сказал Борька.
– Какие там правила! В воздухе места для всех хватит.
– И туда милиция доберется. Не разбежишься, - сказал Блин.
– Но это, наверное, потом, когда у всех появятся орнитоптеры. А сейчас пока ничего не будет.
Наконец мы отправились к Инженеру.
Он уже сидел у окна и, как всегда, приветливо помахал нам.
– В комнату, в комнату! Сейчас начнем.
Мы вошли в комнату и сразу же увидели орнитоптер. Не настоящий, конечно, модель. Она стояла посреди письменного стола, и, кроме нее, на столе ничего не было - ни динамометра, ни весов, ни катушек с нитками. Да и модель была какая-то странная. Не та, которую я снял вчера с дерева. Крылья у нее не заострялись, а закруглялись на концах, и стояла она на трех колесах.
– Как поживает рука?
– спросил Инженер Юрку. Он спрашивал так каждый раз, когда мы приходили к нему.
– Нормально, - ответил Юрка.
– Подсыхает.
– Отлично, - сказал Инженер.
– У кого еще какие несчастья? Жалуйтесь.
Несчастий никаких не произошло. Нам не на что было жаловаться.
– Отлично!
– повторил Инженер и взял со стола модель.
– Эта штука называется энтомоптер, насекомолет, хотя правильнее нужно было ее назвать стрекозолетом, потому что летает она по принципу стрекозы-коромысла. Вот так...
И он что-то нажал на корпусе.
Энтомоптер застрекотал, как кузнечик в траве, крылья затрепетали с такой быстротой, что стали туманными, почти невидимыми, и когда Инженер убрал руку, модель так и осталась в воздухе.
Это было так невероятно, так здорово, что мы замерли, боясь неосторожным движением нарушить чудо. Но модель была хорошо отрегулирована. Она только слегка поднималась и опускалась, как шарик из сердцевины бузины в струе воздуха.
– Владимир Августыч...
– вдруг дернулся к столу Тошка, но Инженер жестом остановил его.
Прошло еще несколько секунд. Модель сильно качнулась вниз, потом пошла вверх, потом снова нырнула вниз, коснулась колесами стола, подпрыгнула и упала набок.
– Центробежный регулятор немного подкачал, - сказал Инженер.
– Всегда, когда пружина спустится почти до конца, он начинает работать рывками. Это недостаток всех пружинных механизмов. По-настоящему она должна садиться очень плавно.
– Владимир Августыч!
– воскликнул Тошка.
– Это окончательная модель, да?
– Да.
– Так о чем толковать! Надо строить этот самый... энтоптер, и дело с концом!
– Энтомоптер, - поправил его Инженер.
– От греческого слова "энтомон", "насекомое". Да, мы будем строить. Но прежде я расскажу, почему придется отказаться от орнитоптера.
Дело в том, что птичье крыло - очень сложный аппарат. Именно аппарат, потому что оно состоит из множества отдельных деталей - перьев, которые находятся в непрерывном взаимодействии друг с другом. От того, как расположены перья в крыле, зависит его подъемная сила. Птица может менять подъемную силу, меняя угол наклона перьев, сдвигая их или раздвигая. Она делает это движением кожи. Кожей чувствует она и давление воздуха на крыло. Такой сложный, такой чувствительный аппарат человек пока еще не в состоянии создать.
Но природа подсказывает другой путь. Природа всегда выручает человека в трудные минуты. Надо только научиться понимать язык, на котором она говорит с нами... Антон, что такое бионика?
– как всегда, неожиданно задал вопрос Инженер.
– Бионика...
– повторил растерявшийся Тошка.
– Бионика - это такая... Честное слово, не знаю, Владимир Августович!
– Отлично, - сказал Инженер.
– Это мне уже нравится. Не знаешь - и не врешь. Молодец. Бионика - это наука, изучающая язык природы. Наука, перенимающая у природы все лучшее, что она изобрела за миллионы лет. Раньше было так: изобретет человек, скажем, локатор. Построит его. А потом глядь: локатор-то, оказывается, уже есть в природе. У летучей мыши и у дельфина. Да еще какой совершенный - на расстоянии ста метров дробинку чувствует!