Эпикриз с переводом
Шрифт:
У меня болит почти все, все уже сросшиеся или собранные врачами косточки. Особенно в холодную погоду и перед дождём. Значит, я биологически живая ещё… И в полной мере это ощущаю…
Фыркаю, вспоминая с какой радостью мне сообщили в больнице, что позвоночник остался цел.
"Сможете ходить, восстановитесь…"
Но как же это больно и трудно! Почти полтора года прошло с того момента, разделившего мою жизнь на "до" и "после", полгода, как я покинула больничную койку… Полгода, которые я равнодушно выживаю… Месяц, который я старательно лечусь алкоголем. Папа бы не поверил.
Кстати, вечером
Слёзы тут же наворачиваются на глаза, вытираю ладонью шершавые щеки и передергиваюсь от своих же тактильных ощущений…
Это не моё лицо! Уберите! Смените!.. Помогите.
А помогать-то мне отказываются. Не прямым текстом, конечно… Меня вежливо посылают в Германию, где, если верить нашим врачам, работают лучшие пластические хирурги, которые вроде бы способны мне помочь… Усмехаюсь.
"Вроде бы", — передразниваю свои же мысли. Никто никакой гарантии не даёт. Да я и сама знаю — полному восстановлению мое лицо не подлежит… А это туристическое лечение стоит охренительно сколько… У меня таких денег нет. У мамы нет. И брат не поможет. Они с женой копят деньги на квартиру… Не могу же я лишать любимых племянников своих отдельных комнат, тем более когда исход операций (да — именно операций! Не одной, а нескольких) неизвестен… Страшно и больно. И пусто…
За что мне это? Что я такого и кому сделала?
Швыряю докуренную сигарету и наблюдаю, как она летит до земли. Одиннадцать этажей полёта, и вот уже затухнувший бычок лежит где-то на земле небольшого палисадника…
А может, и мне вслед за ним? Прыжок. Полёт и… Все. И ничего: ни боли, ни мучений, ни страха… Хватаюсь руками за перила и выгибаюсь. Закрываю глаза, чувствую лёгкий ветерок… Представляю, как лечу: раз, два, три, четыре, пять, шесть… И бах!
Накатывает приступ паники: сердцебиение учащается, ноги трясутся, а ладони вспотели и впились изгрызанными ногтями в холодный металл перил. Нет! Не смогу! Трусиха… Чертова трусиха…
Ухожу с балкона. Шлепаю босыми ногами по старому паркету. Дохожу до кухни. Включаю чайник, достаю кружку и баночку с чаем. Насыпаю заварку в стеклянную тару и прислоняюсь к столешнице. Жду. Бросая взгляд напротив. Вижу свое расплывчатое отражение в стеклах серванта. Плюю в сердцах и отворачиваюсь.
Чайник вскипел. Завариваю чай. Помешиваю его ложечкой. Стук ложки о стеклянные стенки кружки неожиданно успокаивает. Всегда любила этот звук, почему-то так раздражающий других… Пока мешаю чай, понимаю, что пить его не хочу. Заварила по инерции, по привычке. Я вообще в последнее время все делаю чисто по привычке: ем, пью, моюсь, хожу в туалет, ложусь спать, просыпаюсь… И каждый день одно и то же. Замкнутый круг. Временная петля. Чертов день сурка… Хочу выйти, разорвать, пережить! Не могу…
"Выход есть всегда", — думаю.
Ни фига! Нет его! Почему кто-то в небесной канцелярии решил, что я должна жить? Для чего, с этим лицом и с такими болями? Я и родных, и друзей сторонюсь, со многими общаюсь только по телефону, не могу видеть их жалость и сочувствие!.. Как же давно
Зачем им такая тётка, которая может напугать одним своим видом? Да и кому я вообще нужна? Разве что маме… И то лишь потому, что я ее дочь. Не за что, а вопреки… И ее жалость я принимаю стойко, потому что понимаю и чувствую, как ей больно видеть мои мучения…
К черту мучения! Сколько можно? Не проходит. Не пройдёт. Не будет у меня нормальной жизни…
Злюсь. Отыгрываюсь на бедной кружке, которая тут же летит на пол. Но, на удивление, не разбивается. Лишь коричневый кипяток и разбухшие чайные листики растекаются по пятнистому линолеуму. Смотрю на это месиво и обнимаю себя за плечи… Не получилось с балконом, но есть же множество других способов…
Перешагиваю через лужу и достаю с верхней полки металлическую коробку из-под импортного печенья. В ней мама хранит таблетки. Открывая, перебираю руками бумажные и пластиковые упаковочки: мукалтин, анальгин, активированный уголь… Не то. Достаю вторую коробку… Но, не успев открыть, задумываюсь и ставлю обе коробки на место… Нет, не хочу, чтобы это были таблетки… Надо по-другому… Чтобы все было через боль, но потом сладко и приятно…
Определяюсь за секунду. Иду в ванну. Включаю воду, делаю ее очень теплой, почти горячей, и затыкаю слив пробкой. Жду, упираюсь в раковину руками. Стараюсь ни о чем не думать. Поднимаю голову и ловлю своё отражение в зеркале. В разбитом зеркале. Я разбила его ещё полгода назад и запрещала маме купить новое… Из неосыпавшейся сетки отражающей поверхности на меня смотрят глаза. Мои. Уцелевшие, но все время после нее красные от невысыхающих слез… Губы усмехаются и кривятся ещё сильнее — это зовется у меня улыбкой… Омерзительно! Противно! Больно-больно…
Раздеваюсь. Остаюсь в одних трусах. Одежду швыряю в корзину для грязного белья. Кошусь на полочки, висящие рядом с дверью в форме ракушек. Их у нас две: одна "женская", другая "мужская". Открываю "мужскую"… Помню и знаю, что мама не избавилась от ее содержимого, несмотря на то, что хозяина этих вещей, папы, уже нет с нами несколько лет… Мамочка-то от папиной одежды избавилась только совсем недавно… Никак не решалась. Очень любила.
Достаю с нижней полки стакан. Высыпаю все его содержимое на стиральную машинку и тут же цепляюсь взглядом за нужное. Новое, не ржавое, даже не распакованное… Отодвигаю поближе к ванне, чтобы потом дотянуться…
Сажусь на холодный край ванны… Что же водой так долго наполняется? Главное — не передумать… Главное — не думать о маме. Не думать о том, что она увидит, вернувшись через три часа с работы… Поймёт, простит. Надеюсь. Переболеет. У неё есть для кого жить — сын и внуки.
Подумалось вдруг: "Умирать, так с музыкой".
Иду из ванной, включаю компьютер. Ищу в папке "избранное" альбомы исполнителей и перекидываю выбранные треки в плейлист. "Крематорий", "Дельфин", "Кукрыниксы" и "Агата Кристи" — таков мой выбор. Все самое депрессивное и декадансное… Включаю первый трек. Делаю напольные колонки почти на полную громкость.