Эпитафия шпиону. Причина для тревоги
Шрифт:
— Полагаю, вскрытие писем тоже их работа.
— Несомненно. Они проверяют и Беллинетти. Такие у них методы.
Я умолк, мысленно пытаясь расставить все по местам. Вагас, Фернинг, Беллинетти. Фернинг, с его маленькими, беспокойными глазками и обиженным ртом, был рожден, чтобы стать жертвой. Результат: убийство. Фернинг был ягненком. Вагас и Беллинетти — волками из разных стай. Но где тут место для Залесхоффа? Он совсем не похож на ягненка. Впрочем, какая разница? Я не собираюсь повторять ошибку Фернинга. Чем меньше
Я поднял взгляд на Залесхоффа.
— Спасибо, что вы все мне рассказали и предупредили об опасностях большого города. Но дело в том, что ваши предупреждения излишни. Я уже ответил Вагасу, что отклоняю его заманчивое предложение.
— Хотите сказать, — медленно произнес американец, — что он позволил вам отказаться?
Я рассмеялся. Меня переполняла уверенность.
— Не совсем. Он ждет, что я ему позвоню и сообщу о своем решении. Но я уже все решил — еще до того, как встретился с вами.
— Очевидно, Вагас не знает, что смерть Фернинга не была случайной. Иначе он организовал бы тайную встречу. Или вообще решил бы, что контакты с вами — пустая трата времени.
— А мадам Вагас? В смерти Фернинга она явно винит своего мужа. Но как?..
— Именно! — мрачно воскликнул Залесхофф. — Вот почему эта записка меня немного насторожила. Мадам Вагас знает больше, чем следует.
— В любом случае, — небрежно заметил я, — это не моя забота. Я уже принял решение, и то, что вы мне сообщили, лишь укрепило его.
Залесхофф задумчиво посмотрел на меня и погладил подбородок.
— Кажется, вы не совсем понимаете, Марлоу, — медленно произнес он.
— Что именно не понимаю?
Он вздохнул.
— Мотивы, по которым я поделился с вами информацией.
— И каковы же они?
— У меня тоже есть для вас предложение.
— Тогда выкладывайте. — Я рассмеялся. — Вряд ли оно хуже, чем предложение Вагаса.
Залесхофф смущенно кашлянул. Я впервые заметил признаки неуверенности на его лице.
— Дело в том… — начал он и умолк.
— Ну?
— Я хочу, чтобы вы позвонили генералу Вагасу и сказали, что в конце концов решили принять его предложение.
8
Предложение
— Думаю, вам нужно еще выпить, — прибавил он.
И тогда я начал смеяться. Хозяева смотрели на меня в недоуменном молчании.
— Мой дорогой Залесхофф, — наконец выговорил я, — что за идиотские шутки?
Я хотел его разозлить, и у меня получилось. Он покраснел.
— Это не шутка, Марлоу.
— Неужели? — Теперь я перестал смеяться и дал волю своему гневу. — Если это не шутка, тогда что, черт возьми?
Он явно пытался успокоиться.
— Если вы позволите мне объяснить…
— Объяснить! Объяснить! — Я повысил голос. — Вы только и делаете, что объясняете. Теперь пришла моя очередь
Залесхофф молча слушал меня; его лицо было мрачнее тучи. Когда я закончил, он набрал полную грудь воздуха и открыл рот, собираясь что-то сказать. Но сестра его опередила.
— Подожди, Андреас. — Девушка повернулась ко мне. — Господин Марлоу, — холодно произнесла она, — кто-то однажды сказал, что самый ненавистный народ на земле — это англичане. Я начинаю понимать, что имелось в виду. Из всех тупых, высокомерных, ограниченных, самодовольных, упрямых…
— Тамара!
Она вспыхнула.
— Помолчи, Андреас. Я еще не закончила. Вы, господин Марлоу, приехали сюда, ничего не зная, кроме своей инженерной профессии. Это я могу понять. Но у меня в голове не укладывается, что вы отказываетесь слушать, когда кто-то хочет проинформировать вас о том, что происходит за пределами вашего ограниченного мира. Неужели в вас нет даже искорки обычного любопытства?
Я встал.
— Полагаю, мне лучше уйти.
Тамара обошла меня и встала спиной к двери.
— Нет-нет, не уходите; вы должны выслушать моего брата.
— Пусть идет, Тамара, — тихо сказал Залесхофф. — Не важно. Обойдемся без него.
Я замер в нерешительности. Чувствовал, что выгляжу глупо, и немного стыдился этого. Ведь я действительно отказывался слушать. Кроме того, последняя фраза Залесхоффа задела меня за живое. «Обойдемся без него». Так обычно говорят детям, когда пытаются заставить их делать то, что им не нравится. Тем не менее эти слова на меня почему-то подействовали. Потом я задавал себе вопрос, не на это ли рассчитывал Залесхофф. У него был особенный, изощренный ум. Он умел пользоваться обычными эмоциями так, что они вызывали растерянность. Невозможно было определить, является ли его поведение сознательным, и если да, то хочет ли он что-то подчеркнуть или, наоборот, скрыть. Как бы то ни было, я признался себе, что действительно веду себя как ребенок и что лучше всего мне исполнить свое намерение — уйти. Но не двинулся с места.
Девушка отошла от двери.
— Ну, господин Марлоу? — с вызовом спросила она.
Я снова сел, вздохнул и пожал плечами:
— Не знаю, к чему все это, но я бы не отказался выпить, если ваше предложение еще в силе.
— Конечно. — Залесхофф встал и молча налил две порции.
Девушка подошла ко мне.
— Простите, — смущенно пробормотала она. — Я была груба. Наверное, вы считаете нас очень странными хозяевами.
Я лишь улыбнулся в ответ:
— Все в порядке. Боюсь, у меня самого плохой характер.