Эпоха Древних
Шрифт:
Я не возражал, пусть говорит мне об этом. Но надеялся, что он не скажет подобного своим людям или советникам. Когда предводитель колеблется, сражаться намного труднее.
– Сомнительно выглядели многие праведные дела, – сказал я. – Тьмы всегда больше, чем света. Но комнату может озарить даже одна мерцающая свеча. – Как моя сейчас.
Кярс водил пальцем по узору на ковре.
– Забудем на минутку о Сире и о ее тьме. Под моим контролем сейчас лишь полоска пустыни между Мервой и Зелтурией. – Он постучал пальцем по ковру, как по восточному краю карты. – В Мерве правят мои двоюродные брат и сестра, и после того, как я отделил дядю Мансура от его
– После твоих побед в паре битв все изменится.
– С каким войском? У меня едва наберется семь тысяч гулямов. Остальные погибли в том кровавом бою в пустыне. Даже Лучники, кажется, скоро меня покинут.
Его охватило уныние, почти так же, как Сади. Я нередко давал советы шаху Джалялю, когда тот впадал в такое отчаяние. Преграды казались непреодолимыми, но шах твердо стоял на своем. Я надеялся, что и Кярс устоит.
– Можете положиться на меня, ваше величество.
Кярс пристально посмотрел на меня.
– Я гляжу на тебя, Кева, и не вижу надежды. Вижу только бездну, еще глубже той, в которую пал я сам.
– О чем ты?
– Все, чего я хотел, – это править своим царством, которое мои предки удерживали шесть сотен лет. Никогда не желал стать героем. Разумеется, я воображал, что многое смогу сделать лучше, чем удавалось отцу, но никогда не думал о роли спасителя, каким ты пытаешься представлять себя.
– А чего, по-твоему, я хотел? Или думаешь, вот этого? – Я обвел рукой голые каменные стены, нависающие над нами. – Мне хотелось сходить с ума от скуки в старом домике, вместе со сварливой женой и надоедливой дочкой? – Я с печалью вспомнил свои несбывшиеся желания. – Ты еще не утратил дух юности, шах Кярс, а пора усвоить – не важно, чего мы хотим. И никогда не было важно. Задави это в себе. Растопчи в прах. Нужно быть тем, кем требует стать судьба, и принять то скромное счастье, что она дает. Твоя жизнь теперь не будет наполнена удовольствиями, роскошью и угождением. Будет кровь, кости и крики. А единственная альтернатива – холодная могила.
Он кивнул, словно понял мои слова. Но я чувствовал, что он все еще хватается за какую-то другую, ложную надежду.
– А что, если я назову тебе альтернативу войне? – сказал Кярс.
– Я отвечу, что она должна быть весьма убедительная, иначе это уловка.
– Знал ли ты, что кто-то из Песчаного дворца ведет переписку с Баркамом?
– Я другого и не ожидал. Сиру окружают враги. Она хочет быть уверенной, что Баркам не ударит ей в спину.
– Нет. Я подозреваю, что письма посылает Пашанг. Предлагает сделать шахом моего брата, принца Фариса.
Мне потребовалось время это обдумать. Почему Пашанг, рисковавший всем ради свержения Селуков, предлагает опять посадить на трон одного из них?
– В смысле только для вида?
– Именно. Понимаешь, им трудно править Кандбаджаром. И неудивительно – провонявшие лошадиным навозом варвары ничего не знают об управлении городом. Все визири, которые служили в меджлисе, бежали, не осталось ни одного, кто был бы способен решать каждодневные задачи Жемчужины городов. Процветает воровство. На базаре даже масла оливкового не купить. Зерна почти нет, и они не знают, как распорядиться той малостью, что
– Значит… они хотят продемонстрировать принца Фариса, показать, что прежний порядок все еще существует, и тем самым надеются заманить обратно старых визирей и управляющих.
– Верно. И боюсь, Баркам согласится, просто ради возвращения своих владений в Кандбаджаре. Знаешь, что еще? Они посылали письма и моим двоюродным брату и сестре. Напомнили, как я мучил и обезглавил дядю Мансура. Подстрекали их напасть на меня. А за это обещали отдать семье Мансура все прежние земли силгизов и йотридов на севере. – Кярс поднялся и задрал кафтан, показав повязку на животе. – Если бы тот кинжал был отравлен, я в самом деле лежал бы сейчас в холодной могиле.
Я ссутулился, осмысливая эти угрозы.
– Я не вижу, что даст любая альтернатива, кроме новых кинжалов, которые в следующий раз будут отравленными.
– Они пообещали, что дадут мне спокойно дожить мой век в Сирме, при дворе шаха Мурада. Что они не придут за мной, если я отрекусь.
Путь труса. Я в ярости покачал головой. У меня оставалась еще одна дерзкая идея – возможно, лучшая: убедить Кярса в том, что встать на путь войны предпочтительнее, чем бежать.
– Ты говорил, что хочешь править страной. Ты и правда хочешь?
Кярс нерешительно кивнул.
– Я должен услышать эти слова. И мне нужно слышать в них твое сердце.
– Я хочу править, Кева. Но почему никто больше не думает о народе? Разве его благополучие не важнее всего? Отец всегда говорил, что Лат посадила нас на трон, чтобы мы обеспечивали процветание людей, а не собственное. Так если есть способ обеспечить мир без меня на троне, способ, при котором не прольется океан крови, – разве это не лучше?
– Нет, не лучше, потому что ты Селук и законный шах. Ты оставишь свой народ на милость тиранов, силгизов и йотридов, отступников и еретиков. На зло. Пусть у тебя теперь нет Мервы и Кандбаджара или городов на побережье Юнаньского моря, но остается этот город, самый священный из всех. У тебя есть Зелтурия. Пусть здесь будет и твой престол. Правь здесь, как когда-то святой Хисти.
Он поднял голову и, кажется, удивился. Хорошо. Наконец-то мне удалось до него достучаться.
– А что скажут на это Апостолы Хисти?
– Я так скажу – их мнение совершенно не важно. Проведи семь тысяч гулямов через южный проход в сердце города. Объяви Зелтурию на время своей резиденцией. Гарантирую, что никто и пальцем не пошевелит, чтобы тебе помешать.
– Как ты можешь быть так уверен? Ни один правитель никогда не жил в Зелтурии… после того как святой правитель Зафар бежал от Базиля Изгнанного. Этот город неприкосновенен. Он – прибежище мира. Боюсь, после такого шага меня просто возненавидят.
– Нет, и за это можешь благодарить Сиру. Тысяча святых похоронена здесь, в Зелтурии. И я знаю, в городе все боятся того, что она обойдется с ними так же, как со святыми в Кандбаджаре. Уверен, Апостолы объявят тебя Защитником святых. Пусть же горы станут твоим щитом, а гробницы святых – твоим местом силы. И позволь мне стать твоим клинком.
Дверь внезапно распахнулась с порывом воздуха.
Через порог, подняв золотую саблю, шагнул человек в капюшоне. Я едва успел отпрянуть от изогнутого клинка, направленного мне в глаза.