Эпоха харафишей
Шрифт:
— Пусть теперь будут счастливы харафиши, и пусть будет счастлив всякий, любящий справедливость. Теперь у каждого бедняка будет вдоволь пропитания, а знать узнает, что Господь есть истина!
Санкар Аш-Шаммар, владелец бара, спросил его:
— Это пообещал сам мастер Джалаль?
И тот твёрдо и уверенно ответил:
— Только ради этого он и стремился стать главой клана!
Джалалю покорились и друзья, и враги. Больше не осталось ни одной силы, что бросила бы ему вызов, или проблемы, что занимала бы его мысли. В течение всего этого времени он наслаждался своим верховенством, высоким положением и богатством. Его окружила пустота, к нему подкрадывалась зевота, скука. Мысли его сосредоточились на себе самом. Его
Однажды утром отец спросил его:
— Люди спрашивают: когда будет установлена справедливость?
Джалаль с раздражением улыбнулся и пробормотал:
— А это так важно?
Абдуррабих изумлённо сказал:
— Это всё, сынок.
Джалаль с пренебрежением сказал:
— Они мрут каждый день, и несмотря на это, они вполне довольны.
— У смерти есть на нас право, а что касается бедности и унижений, то в твоих руках искоренить их.
Джалаль воскликнул:
— Да прокляты будут эти глупые идеи!
Абдуррабих с сожалением спросил его:
— Разве ты не хочешь последовать примеру Ашура Ан-Наджи?
— А где Ашур Ан-Наджи сейчас?
— В райских садах, сынок.
Джалаль раздражённо ответил:
— Тогда это бессмысленно.
— Да защитит нас Аллах от кощунства…
— Да защитит нас Аллах от ничего, — свирепым тоном заявил Джалаль.
— Вот уж никогда бы не подумал, что мой сын пойдёт по пути Самаки Ал-Иладжа…
— Самака Аль-Иладж закончил так же, как Ашур Ан-Наджи…
— Совсем нет. Оба они пришли и ушли разными путями…
Джалаль вызывающе вздохнул и сказал:
— Отец, не прибавляй мне ещё больше забот и не требуй от меня ничего. Пусть тебя не обманывает то, чего я достиг, просто знай: твой сын — несчастный человек.
Абдуррабих пришёл в отчаяние и прекратил разговоры об обещанном рае. Будучи в состоянии крайнего опьянения, он говорил:
— Воля Аллаха превыше всякой другой воли, а нам остаётся только довольствоваться ею.
Харафиши тоже были в отчаянии и задавались вопросом:
— Почему же мы раньше не испытывали сомнений — сейчас бы тогда мы могли быть спокойны?
Знатные особы предавались спокойствию и уверенности: они платили отчисления за свою защиту и преподносили бесчисленные подарки.
Джалаль ходил с пустотой в сердце: там сталкивались ветры уныния и тревоги, хотя внешне он по-прежнему источал силу, власть и ненасытную жадность. Сначала казалось, что он стал пленником страсти к деньгам и имуществу. Он был партнёром своего брата Ради в торговле зерном, а также имел доход от участия в торговле лесоматериалами, кофе, парфюмерией, и прочим. С одной стороны, он не пресыщался этим, а с другой стороны, и сами торговцы радушно принимали его, дабы закрепиться в мире знати и господ. Он стал самым великим вождём клана и самым крупным торговцем, самым богатым среди всех толстосумов, но при этом не пренебрегал сбором отчислений и принятием подарков. Всё это шло на благо лишь членам его клана, да тем, кто преклонялся перед ним как перед богом. Он построил множество зданий, а справа от фонтана — дом мечты, названный, по правде говоря, цитаделью из-своего величия и массивности, обставил его роскошной мебелью и наполнил произведениями искусства, как будто мечтал о бессмертии. Он щеголял в дорогой одежде и передвигался в двуколке и карете. Золото сверкало у него в зубах и на пальцах. Он был безразличен к состоянию харафишей и к династии Ан-Наджи, но не из-за эгоизма или слабости перед соблазнами жизни, а скорее из-за презрения к их хлопотам и пренебрежения к их проблемам. Удивительно, но
— Как же велики твои страдания, о сердце моё!
Его брат Ради, который, вероятно, был также и его единственным другом, спросил его:
— Почему ты не женишься, брат?
На что Джалаль только засмеялся в ответ, не произнеся ни слова. Тогда Ради сказал:
— Холостяцкая жизнь всегда вызывает множество толков.
Брат насмешливым тоном спросил его:
— А ради чего жениться, Ради?
— Ради удовольствия, отцовства и увековечения себя.
Джалаль громко рассмеялся:
— Как же много в этом лжи, брат мой!
Ради спросил:
— А для чего тогда ты копишь всё это богатство?
Ну и вопрос! Не лучше ли такому, как он, вообще жить как дервиш? Смерть преследовала его постоянно: то голова Захиры, то лицо Камар снова стоят у него перед глазами. Какой тогда толк от цитадели и дубинок клана? Зачахнет всё это сияющее великолепие, а опоры этой гордой силы будут разрушены. Богатство унаследуют другие, которые ещё будут едко злословить в его адрес. Вслед за блестящими победами начнётся вечное поражение.
Он сидел, скрестив под собой ноги на кресле главаря клана — монумент красоты и силы ослепляет взгляды и потрясает сердца. Но под черепом его всё гуще становился мрак, о котором никто и не догадывался. Лучик света проник в этот мрак в виде блестящей улыбки приветствия и соблазна, улыбки, оставившей след во мраке. Кто была эта женщина? Одна из проституток, что жила в маленькой квартирке над ростовщиком, среди любовников которой были представители знати. Когда она проходила мимо, то приветствовала его как подобает приветствовать господина всех кварталов. Он не приветствовал её и не отвечал на её приветствие. Но и не отрицал её смягчающего воздействия на его мучительное состояние. Она была среднего роста, пышного телосложения, с привлекательными чертами. Зейнат. Так как она покрасила свои волосы в золотистый цвет, её прозвали Зейнат-блондинка. Да, он не отрицал её смягчающего воздействия на его душевные раны, однако не желал отвечать ей. До сих пор его страсти подавлялись давлением — он был всецело поглощён сражениями, строительством, накоплением денег. А также раскрывал объятия скуке.
Однажды вечером Зайнат-блондинка попросила увидеться с ним. Он встретил её в гостевом вестибюле. Она была ослеплена всей этой роскошной обстановкой, мебелью, предметами искусства и украшенными люстрами; сняла с себя покрывало и вуаль и уселась на диван во всём своём вооружении соблазна, живо спросив его:
— Интересно, как мне объяснить причину своего нахождения здесь?… Стоит ли мне говорить, к примеру, что я хотела бы снять себе квартиру в одном из ваших новых домов?
Он обнаружил, что пытается любезничать с ней:
— От вас никто не требует причину для того.
Она довольно засмеялась и откровенно сказала:
— Вот я и сказала себе: «Посетим-ка мы его, а то он что-то скупится сам нанести нам визит».
Он ощутил, что спустился на первую ступень искушения, однако не обратил на это внимания, и сказал:
— Добро пожаловать!
— Меня ободряет ваша любезность: то, как вы встречаете меня каждый вечер.
Он улыбнулся и вновь задался вопросом вслед за улыбкой — как сейчас состояние Камар в могиле?