Эпоха харафишей
Шрифт:
Удары судьбы продолжались; они жестоко обрушивались на голову Афифы. Мир её рухнул, а мечты пошли прахом. Счастье испарилось. Она пребывала в убеждении, что над её супругом совершили некое колдовское действо, и потому занималась тем, что обходила гробницы святых и наведывалась к прорицателям, прибегая к любым советам, что ей давали, однако Джалаль нещадно погряз в своих грехах и окончательно сбился с пути. Он совсем или почти совсем бросил свою работу, и постоянно пьянствовал и дебоширил, привязался к Далаль и попрал собственное достоинство, придав себе полную свободу, флиртуя с девицами.
Если бы не её страх перед
— Поговори с ним, Шамс Ад-Дин. Возможно, он прислушается к тебе и уступит…
У Афифы с Шамс Ад-Дином были такие тёплые отношения, что даже не укладывались в какое-либо представление: юноша грустил из-за матери, её чести и репутации. И вот он набрался смелости и решил откровенно поговорить с отцом о своих печалях, однако тот лишь рассердился, и яростно потрясая его за плечи, закричал:
— Ты что это, мальчишка, собираешься воспитывать меня?!
Юноша ещё больше погрузился в свои печали. Своей силой, чертами лица и выдающимися качествами характера он походил на отца — но до того, как с ним произошли столь разительные перемены к худшему. Он не знал, что делать, переживая бурю эмоций, бросавшую вызов его сыновним чувствам к отцу, благочестию и кротости. Мать беспрестанно сетовала, и ему постоянно приходилось сталкиваться с её горечью и злобой. Она всегда предупреждала его:
— Он всё растратит, а тебя по миру пустит…
Ему казалось, что на семью его наложено бесконечное проклятие. Все они кончают либо безумием, либо распутством, и смертью. Сердце его сжалось, а верность и любовь в нём пошли на убыль, и он решился противостоять неизвестности своими силами, удивляясь и задаваясь вопросом:
— Почему моя мать согласилась выйти замуж за подобного человека?!
Ситуация стала ухудшаться, словно солнце летним днём движется в сторону пылающего полудня. Сердце Шамс Ад-Дина окрасилось мрачными тонами, насыщаясь антипатией и злобой. Однажды, когда он сидел в кафе, до него донеслась весть о том, что его отец пляшет в баре почти что голый. Обезумевший юноша стремглав бросился в бар с печалью на сердце и твёрдой решимостью положить этому конец. Он увидел пляшущего отца, на котором из одежды были только подштанники. Пьяные посетители бара хлопали ему и подпевали:
Держись на воде!
Мастер Джалаль даже не заметил вошедшего в бар сына и продолжал свой танец, полностью поглощённый этим занятием. Несколько пьяниц увидели Шамс Ад-Дина и прекратили аплодировать и петь, призывая к этому и всех остальных. Один из них злобным науськивающим тоном предложил:
— Давайте посмотрим на это любопытное зрелище!
Увидев, что аплодисменты и пение прекратились, мастер Джалаль тоже остановил свой танец с обиженным видом. Тут на глаза ему попался сын. И догадавшись о его гневе и вызове, что тот бросал ему, он в свою очередь, пришёл в ярость и закричал:
— Что тебя занесло сюда, парень?
Шамс Ад-Дин вежливо ответил:
— Отец, наденьте, пожалуйста, свою одежду…
Но пьяный отец снова заорал:
— Что занесло тебя сюда, мерзавец?!
Но его сын продолжал настаивать:
— Я умоляю вас одеться.
Тот пошатываясь,
— Молодец!
Он ринулся на сына и повалился на него, но поскольку был пьян в стельку, силы изменили ему; он изнемог и упал навзничь без сознания…
Разразился смех, но тут же затих, и кто-то произнёс:
— Ты убил своего отца, Шамс Ад-Дин…
Кто-то другой сказал:
— Он даже не успел помолиться…
Шамс Ад-Дин наклонился над отцом, надевая на него одежду, навалил на себя и понёс вон из бара под оглушительный грубый хохот.
Вскоре мастер Джалаль очнулся на своей постели дома, обвёл покрасневшими глазами всё вокруг себя и увидел Афифу и Шамс Ад-Дина, а также знакомые очертания ненавистной комнаты. Тут же вспомнил всё. Сейчас стояла ночь, и он должен был находиться в постели у Далаль. А этот парень только что сделал его посмешищем всех пьяниц в баре, лишив сыновнего почтения. Он надулся и сел на кровати. Затем подскочил и встал на пол, и принялся колошматить Шамс Ад-Дина кулаками. Афифа с плачем бросилась между ними. Джалаль, потеряв рассудок от ярости, перекинулся на неё, схватив за шею и сжав с дикой силой. Напрасно она делала попытки высвободиться из этой хватки. На лице её проступила печать отчаяния — она задыхалась и чувствовала смерть. Шамс Ад-Дин закричал:
— Оставь её!.. Ты же убьёшь её!
Но отец проигнорировал его слова, дико упиваясь своим преступлением. Тогда Шамс Ад-Дин подхватил деревянный стул и с безумной мощью обрушил его на голову отца…
Тяжёлая тишина сменила багровое возбуждение и крики. Залитый кровью, мастер Джалаль лежал на постели. В дом ворвались соседи, а с ними явился также шейх переулка — Муджахид Ибрахим. Вперёд вышел цирюльник — дабы оказать пострадавшему первую помощь и остановить вытекающую кровь. Шамс Ад-Дин же в это время сжался в уголке, отдавая себя на волю судьбы.
Время полностью отсутствовало. Ироническое мгновение растянулось, наполняясь целым набором вероятностей. Одно такое случайное мгновение оказалось более мощным, чем всё многообразие мыслей и действий. И Афифа, и Шамс Ад-Дин осознали, что настоящее отталкивает прошлое, уничтожает его и погребает под землёй. Муджахид Ибрахим пробормотал:
— Какая же судьба так сыграла с отцом и его единственным сыном?
— Это всё дьявол! — завопила Афифа.
Словно тень от горы над Джалалем нависла тишина. Грудь его пр-прежнему вздымалась и опускалась. Тогда Муджахид Ибрахим воскликнул:
— Мастер Джалаль!
Афифа воскликнула:
— Да объемлет нас милосердие Всемогущего!
Шейх переулка спросил у цирюльника:
— Что вы нашли?
Тот, не отрываясь от своего дела, сказал:
— Человеческая жизнь в руках одного только Аллаха…
— Но у вас ведь тоже есть некоторый опыт…
Однако тот подошёл и прошептал ему на ухо:
— От такого удара не выживают…
Джалаль Абдулла Ан-Наджи открыл свои потускневшие глаза. Он почти никого не узнавал. Молчание затянулось, так что нервы у окружающих не выдержали, однако крупицы сознания начали понемногу возвращаться к нему, и он пробормотал: