Эпоха крестовых походов
Шрифт:
При Отокаре II в Богемии было более двадцати королевских городов. Они зависели непосредственно от короля и его чиновников, пользовались широкой автономией, имели свой суд и свои обычаи, заимствованные в большинстве случаев из магдебургского права. Решения сеймов не были для них обя зательны, и городские дела рассматривались на местных со браниях, в которых участвовали только городские делегаты.
В то же время франконцы, баварцы и саксы, достигнув географической границы страны, начали занимать внутренний склон гор и проникать в долину верхней Эльбы и бассейн Эгера. Пржемысловичи встречали иноземцев с распростертыми объятиями и предоставляли к их услугам всю власть, которой располагали. Сознав важность рудников, они стали призывать для их разработки иностранцев: Рудные горы были заняты немцами, а города Иглау, Немецкий Брод и Куттенберг совершенно онемечились. До сих пор грани ца была закрыта непроходимыми лесами, которые не раз останавливали иноземные нашествия и которые было запрещено вырубать: эти земли, из которых иные считаются лучшими в Богемии, были отданы иностранцам; чтобы привлечь поселенцев, их освобождают от самых обременительных барщин и повинностей, им дают известную автономию, их признают эмфитевтами-собственниками обрабатываемых ими земель. С побережий Северного моря,
Немецкие писатели наперебой восхваляют благодетельные последствия, которые повлекла за собой для славян эта иммиграция, и несомненно, что немцы приносили с собой капиталы и усовершенствованные технические приемы; благодаря им богатство возрастает, промышленность и торговля оживляются. Но эти выгоды были куплены дорогой ценой. Пришельцы не смешивались с остальным населением, оставались как бы чужеземным лагерем в неприятельской стране, составляли государство в государстве. Тогда как в западных странах буржуазия, тесно связанная с жизнью все го общества, была одним из важных факторов политического и духовного прогресса, в славянских странах она была преимущественно причиной раздоров и ослабления. Культурные успехи плодотворны лишь тогда, когда они являются естественным последствием нормального развития народа; если они скороспелы и искусственны, то они ведут к разрушению национального единства. Между высшими классами, воспитанными в иностранной школе, и народом, который остался верен своим традициям, образовалась пропасть. Таким образом, политическое единство подверглось серьезной опасности, в то самое время, когда границы были открыты для нашествия и когда духовная крепость нации ослабела, вверху — вследствие деморализации, легкомыслия и раболепного подражания германским нравам, внизу — вследствие недоверчивости и зависти. В течение XIII в., представляющего собой несомненно одну из самых плачевных эпох в истории славян, мнимые успехи, достигаемые ими, обращаются им во вред, и величайшими их государями являются те, которые наносят им наиболее тяжелые удары.
Разложение древнего строя: феодализм.Древний строй давно грозил рухнуть; массовая иммиграция немцев ускорила его разложение, и при Отокаре II его существование действительно прекращается. Вначале верховная власть государя, представителя нации, простиралась на однородное общество, все члены которого были подчинены одним и тем же обязанностям и пользовались одними и теми же правами; теперь благодаря иммунитетам и захватам об разовались различные классы, которые, будучи изъяты из под власти государственных чиновников и общих судов, ус кользают из-под влияния сеймов. Патриархальный строй заменяется феодализмом, первоначальное равенство — сложной иерархией. Вместе с немецким языком и именами, чешские феодалы усваивают притязания немецкого дворянства и его дух непокорности. Они имеют свои гербы, свои укрепленные замки, своих вассалов; вскоре они будут иметь и своих рабов. Рабство уже начинает вводиться в Моравии. Власть древних жупанов ограничивается уже только округом их крепостей, и само название «жупа», напоминающее древнее деление страны, мало-помалу выходит из употребления. Народ не имеет уже никакого влияния на сеймы; класс мелких свободных собственников быстро исчезает; крестьяне, чтобы избавиться от барщин, тем более обременительных, что значительная часть населения уже свободна от них, добиваются немецкого права и, если им удается таким образом, при условии уплаты определенной повинности, при обрести наследственное пользование своими земельными участками, — добровольно теряют часть своих гражданских и политических прав и становятся людьми своего сеньора.
Успехи дворянства подрывали королевский авторитет, и Отокар был слишком проницательным политиком, чтобы не заметить этого. Он старался обуздывать узурпации дворянства, вернул короне часть отнятых у нее земель и пытался противопоставить знати богатую и могущественную буржуазию. К несчастью, он не заметил основных причин зла, и его плохо рассчитанные мероприятия лишь ускорили раз витие влияния дворянства. Невозможно было добиться уважения к древним учреждениям со стороны дворянства, ког да сам король разрушал их теми неразумными милостями, которыми он осыпал иностранцев. Впадая в резкое противоречие с самим собой, он старался сохранить неприкосновенным патриархальный характер королевской власти и в то же время поощрял образование общества, основанного на совершенно иных принципах; эта политика раздражала знать и подготавливала опасные отложения. Могущество государства прочно лишь тогда, когда оно опирается на прочные внутренние учреждения; последние Пржемысловичи, как и многие другие славянские государи той эпохи, при несли действительность в жертву призраку; построенное ими здание покоилось лишь на их личной энергии и рухнуло при первом толчке.
Литература.Не менее вредно отразилось иностранное влияние на духовном развитии страны. Правда рост богатства и роскоши и установление беспрерывных сношений с империей, смягчая нравы и развивая умы, пробуждают новые потребности и распространяют любовь к науке; но литература отдаляется от национальных источников, обращается в средство развлечения вельмож и не имеет сколько-нибудь глубокого влияния на народ.
Вначале литература была чисто церковной и пользовалась исключительно латинским языком; лишь немногие гимны на чешском языке напоминают о той эпохе, когда чешские христиане принадлежали к греческой церкви. По-латыни написаны и первые хроники; первая из них по времени, хроника пражского каноника Козьмы (ум. в 1125 г.), долгое время остается наиболее интересной. Вероятно, что наряду с этой ученой литературой сохранялась и народная поэзия — песни или былины; обломками ее долго считались знаменитые от рывки, известные под названием Зеленогорской и Краледворской рукописей; но против их подлинности существуют на столько серьезные доводы, что историческая критика должна воздержаться от определенного суждения насчет их древнос ти и действительного значения. Во всяком случае несомнен но, что в конце XIII в. чешский язык был уже настолько развит, что можно было попытаться перевести по-чешски наи более известные рыцарские поэмы: чешская «Александреида» и различные эпопеи Артурова цикла, возникшие в конце ХIII или в начале XIV в., по стилю и поэтической изобретательности стоят немногим ниже большинства немецких переделок. Эти переводы, относящиеся ко времени последних Пржемысловичей, обозначают собой тот момент, когда иностранные вкусы окончательно восторжествовали над славянскими воспоминаниями; круг их идей — вполне рыцарский, феодальный. И в то же время они знаменуют собой как бы первое пробуждение национального самосознания; это обращение к чешскому языку представляет своего рода отпор иностранному влиянию и соответствует неожиданной перемене, происшедшей в поведении дворянства. Обеспокоенные усилением буржуазии, бароны из сословных побуждений отдаляются от Германии. Самое знаменитое литературное произведение последующего периода «Летопись Далимила» носит настолько же национальный, насколько феодальный характер и, являясь продуктом славянской реакции, в свою очередь усиливает ее интенсивность.
Отокар II и Рудольф Габсбургский.Внутренняя политика Отокара не положила конца проискам немцев. Он считался с римскими королями лишь настолько, насколько они могли служить его честолюбию, и употреблял все усилия, чтобы продлить междуцарствие, благодаря которому он присоединил к своим наследственным владениям большую часть бассейна Дуная. Между тем Германия не могла совершенно отказаться от Восточной марки, которая открывала ей такие широкие перспективы; она смутно чувствовала, что личные гарантии, которые представляли для нее чувства, одушевлявшие Пржемысловичей, в будущем окажутся крайне ненадежными. Достаточно было какой-нибудь случайности, которую нетрудно было предвидеть, — простой перемены династии или поворота в настроении чешского государя, — чтобы Австрия, находившаяся под властью славянских князей, была потеряна для германской расы и что бы южный форпост империи обратился против нее самой. Благодаря этому войны, наполняющие собой царствование Отокара, и особенно те из них, которые повлекли за собой его падение, получают совершенно иной характер, чем обычные пограничные столкновения или разбойничьи набеги. В бассейне среднего Дуная образовалось уже три государства; вопрос шел о том, какая из трех соперничавших рас — славянская, немецкая или мадьярская — подчинит остальные две своей гегемонии. Эта борьба продолжается два века с переменным счастьем; но с первого же дня было ясно, кому достанется победа, и героическое сопротивление чехов лишь замедлит, но не предотвратит их поражения.
Германия в XIII в. была слаба вследствие своего дурного политического устройства, но она не была ни безоружна, ни безучастна. Победы Отокара пробудили национальное чувство немцев; на этот раз народ заставил князей забыть их споры и избрать настоящего императора, и он же помог за тем императору осуществить его требования. По странной иронии судьбы Отокар был побежден теми самыми немцами, которые постоянно находили в нем своего защитника.
Рудольф Габсбургский, избранный римским королем в 1273 г., тотчас начал борьбу. Отокар, оставленный в решительную минуту большинством его дворянства, должен был подписать гибельный договор, по которому он сохранил лишь Богемию и Моравию, признанную леном римского короля. Он рассчитывал на реванш, а Рудольф хотел довести свой успех до конца. Вскоре обстоятельства приняли благоприятный оборот для Отокара: немецкие князья были обеспокоены замыслами Рудольфа; Штирия и Австрия с сожалением вспоминали о своем прежнем господине. Не которых польских князей тревожило падение Богемии, ко торая, как писал им Отокар, «составляла ограду против не насытной алчности Германии». К несчастью, Отокар, вместо того, чтобы энергично действовать против своего врага, позволил ему дождаться прихода венгров, которых вел ему на помощь король Владислав. Как почти во все решитель ные моменты своей истории, Германия была обязана своей победой союзу с мадьярами, которые помогали ей более из ненависти к славянам, чем из страха за будущее.
Битва при Дюрренкруте; падение Богемии (1278).Сражение произошло на берегах Моравы 26 августа 1278 г. Тяжелая чешская конница уже прорвала центр армии Рудольфа; атака резерва решила бы победу: Милота Дедицкий, командовавший резервом, повернул и обратился в бегство. В отчаянии Отокар ринулся на ряды немцев и во время сечи, где он сражался «с мужеством гиганта и как неукротимый лев», был предательски убит австрийским рыцарем Бертольдом из Эмерберга.
Теперь Рудольф Габсбургский мог беспрепятственно осуществить свои планы. Чешское королевство было раздроблено; Альбрехт Австрийский, сын Рудольфа, получил Ав стрию, Штирию и Крайну (1283). Каринтия досталась графу Тирольскому Мейнгарту. Что касается Богемии, то она после нескольких лет регентства, омраченных внутренними раздорами, при Вацлаве IV на короткое время снова достигла могущества; но вскоре династия Пржемысловичей прекратилась (1306), и тогда начался долгий период граж данских войн и революций.
Начиная с XIV в. в Чехии почти беспрерывно царствовали иностранные династии; тем не менее народ сохранял какую-то инстинктивную привязанность к тем государям, под руководством которых сложилась чешская национальность. Эта терпимость, быть может, более разумна, чем строгость некоторых новейших писателей. Были сделаны крупные ошибки: границы были отданы врагу, города заняты чужеземной буржуазией, и королевство, подточенное в корне, не могло более служить для западных славян тем оплотом, о котором говорил Отокар. Но оно, по крайней мере, сохранило свою политическую независимость; верховенство империи, сведенное на степень неопределенного суверенитета, более не представляло серьезной опасности. Притом, близорукость Пржемысловичей можно оправдать естественным обаянием передовой немецкой культуры и безучастностью патриотизма, который, как и везде, пробуждался лишь ввиду опасности и при встрече с врагом.
Потомство, не забывая пагубных последствий неразумной политики Отокара, видит в нем скорее жертву, чем виновного, и вспоминает о его несчастьях и героизме, которыми он искупил свои ошибки.