Эпоха мертвых. Дилогия
Шрифт:
С этими невеселыми думами Хельмут добрался до хостела по совершенно пустым, лишенным всякой жизни улицам. Хотя, нет, ворон он видел, но не так много, как ожидал. Возможно, умные птицы уже пресытились пиршеством. По крайней мере, на какое-то время. Им теперь есть из чего выбирать и еще долго будет. Например, они ведь любят посмаковать глаза и губы мертвеца из-за мягкости последних. Вот и рыщут, небось, в поисках деликатесов, а гниющие останки доедят как-нибудь потом, когда ассортимент начнет сужаться до привычного.
Бастиан вдруг всхрапнул, и Хельмут,
— Подъем, соня, — Хельмут похлопал парня по плечу, тот сразу же вытаращил глазищи и жадно втянул в себя воздух.
Заозирался, все еще не понимая, где он, а потом, убедившись, что опасности больше нет, протяжно выдохнул. Сердце резко заколотилось, так громко, что даже Хельмут слышал это.
— Господи…
— И не говори, — серьезно отозвался Хельмут. — Идти можешь?
— Д-да, конечно.
В молчании они поднялись на второй этаж и занялись делами — Хельмут взял курс на кухню, проведать радостно подскочившую Берту и поставить чайник. Черт, забыл топливо для компактного генератора, чудом отыскавшегося в подвале хостела. Бензин там еще плещется, так что потерпит. Просто не помешало бы поднять сюда канистру. С другой стороны, а сколько они здесь пробудут? День? Два?
На запах кофе явился Бастиан. Вскоре они уже уплетали бутерброды с сыром и колбасой — проголодались оба знатно, несмотря на то, что отсутствовали даже меньше двух часов.
— Ты говоришь — зачем мы должны ждать друзей того парня…
— Ивана, — подсказал Бастиан.
— Да-да. Так вот, затем, что нам нужна их помощь, а им — наша.
— В смысле?
— Ты хочешь оставить тех двух девчат на растерзание этим ублюдкам? — Хельмут серьезно посмотрел на Бастиана. — Мы ведь с тобой вдвоем не сдюжим против их банды. А вчетвером — я так полагаю, друзей будет минимум двое — шансы очень даже хорошие.
— Но Вы ведь говорили, что этих Мессуди там два десятка человек или даже больше.
— Говорил, включая в это число и женщин, и, возможно, детей. Но дело-то какое, они ведь себя хозяевами считают. Не только в Хольцхайме — судя по тому, как разъезжают по Дюссельдорфу. Разве отдыхающий после сытного обеда лев ожидает, что, скажем, зебра вдруг подскочит к нему и проломит копытом башку?
— От зебры вряд ли, — согласился Бастиан. — А вот от буйвола — запросто.
— Так мы и не буйволы, — заговорщицки улыбнулся Хельмут. — Я, может, не самую удачную аналогию выбрал, но ты все равно понял, о чем речь. И знаешь, не думаю, что эти подонки ограничились теми тремя пленниками. Сдается мне, их там поболе. Ты уж извини, но я не могу бросить невинных людей на произвол судьбы. И так слишком много народа пострадало, ты сам это знаешь. Но, если ты откажешься пойти со мной, ни обиды, ни уговоров ты от меня не дождешься. Как раз присмотришь за Бертой, ей точно в таких мероприятиях лучше участия не принимать.
— Как это — откажусь?! — возмутился Бастиан. — Не дождетесь! Конечно, я с Вами!
— Вот и славно.
— Не хочу я оставаться в Дюссельдорфе, здесь с каждой минутой все тоскливее.
Перед тем, как свалиться на жесткую и не слишком удобную, но такую желанную постель Хельмут вышел на прогулку с Бертой. Старушка умаялась от сидения в четырех стенах, она привыкла к ежевечернему променаду, нужному не только для удовлетворения первичных потребностей, но и для успокоения чуткой собачьей души.
Улицы ожидаемо встретили мертвым безлюдьем, какой не встретишь даже в предрассветный час в забытом Богом захолустном городке. Но было в этом всем нечто притягательное, нечто мистическое и даже прекрасное. Кто из нас может похвалиться, что чувствовал себя единственным человеком в большом городе?
Стоило Хельмуту отворить ворота и выйти из закоулка-тупика, как он очутился в таинственном сумрачном иномирье, в царстве замершего навеки времени, где не поют птицы и не дует ветер. Первые, правда, всегда по вечерам молчат, а уж после такого обжорства и подавно клюва не откроют. Не понимают еще, что сегодняшний аттракцион щедрости — это разовая акция.
Из грез Хельмута вывел здоровенный мастиф, показавшийся в левом конце улицы и поначалу принятый то ли за кабана, то ли за небольшую лошадь. Он неторопливо бежал, махая хвостом и сыто облизываясь. Кажется, это порода зовется «тибетской» — густая темная шерсть, мощные лапы и широченная морда, навевающая ассоциации с танком.
На миг Хельмут встретил своими глазами глаза пса, холодные, отчужденные и настороженные. Рядом задрожала от страха Берта, но отступать она была не намерена. Впрочем, нагнетать тоже. Ни лая, ни рыка от овчарки не доносилось.
Мастиф замер в десяти метрах и уставился на Берту, а затем медленно и жутко оскалил огромную морду. Хельмут как окаменел — как, как он мог забыть ружье в хостеле? Ах, да, думал ведь только по внутреннему дворику пройтись взад-вперед, но Берта потащила его на улицу. Да, здесь остается винить только себя.
Пес низко зарычал и сделал шаг навстречу. Берта отозвалась не менее злым рыком, оскалилась, набычилась. Нет, она собиралась драться, ведь рядом хозяин. Берта не выдержит и десяти секунд против этого молодого, сытого монстра, перешедшего из категории домашних в «дикие» за неполную неделю.
Внезапно мастиф отвернулся и опрометью кинулся прочь, туда, откуда явился. Не прошло и пары секунд, а пса уже и след простыл. Хельмут в полнейшем недоумении проводил его взглядом, а потом вдруг дернулась Берта, да так крепко, что он, пытаясь удержать поводок, повалился на асфальт.
Овчарка взвыла жалобно и громко, как будто что-то доставляло ей невыносимые страдания. И тут Хельмут услышал это. Почти неразличимый тоненький звук плавно перетекал в мощное, насыщенное и очень мелодичное многоголосье. Собаки ведь слышат высокие частоты, недаром животным из спецподразделений отдают приказы ультразвуком, чтобы не перехватили люди….