Эпоха нерешительности
Шрифт:
– Ты, очевидно, стал одним из первых замороженных, прокомментировала она.
– 1969-й? Замораживание началось всего несколькими годами раньше.
– Первым в жилом квартале, - улыбаясь, согласился он.
– Наверное, деньги заплатила пожарная компания. А грузовик реверса смерти, подарок местного миллионера, возжелавшего иметь его под рукой, появился незадолго до пожара. Но я не думал, что окажусь первым клиентом.
Он попробовал нечто, напоминавшее лук со сметаной, запеченный в тесте, потом сказал:
– Дороти осталась не в
– Жена?
Форрестер кивнул.
– Интересно, можно ли что-нибудь разузнать о ней? Как она жила дальше. Что произошло с детьми. Она была молодой, когда я погиб... Так... Ей исполнилось тридцать три. Не знаю, имея умершего и замороженного мужа... вышла бы она вновь замуж... Надеюсь, что вышла. Я хотел сказать...
– Он осекся в раздумье, что хотел пояснить.
– Кстати, - продолжил он, - у Хары есть архив. Она прожила еще пятьдесят лет. Умерла на девятом десятке от третьего обширного инфаркта. А за несколько лет до смерти ее разбил паралич.
– Он покачал головой, пытаясь представить крохотную блондинку Дороти старой, прикованной к кровати старухой.
– Наелся?
– спросила Эдне.
Он немного испуганно вернулся в комнату к Эдне.
– Ужин? Да. Изысканно вкусно.
– Она что-то нажала, и стол исчез. Хозяйка поднялась.
– Пойдем. Ты выпьешь кофе. Я заказала его специально для тебя. Музыку включить?
Когда он вник в смысл ее слов и хотел сказать: "Не стоит", она уже включила какую-то музыкальную аппаратуру. Он остановился, прислушался, приготовившись ко всему, но с вожделенной мыслью надеялся на Бартона и musicue concrete [конкретная музыка (фр.)]. В итоге музыкой оказались скрипки, исполнявшие отвлеченного, интроспективного Чайковского.
Эдне прижалась к нему, источая тепло и пьянящий аромат.
– Тебе надо подобрать квартиру, - сказала она.
Форрестер обнял девушку.
– Наш кондоминиум заселен практически полностью, - задумчиво произнесла она.
– Но можно подыскать что-нибудь достойное. Есть пожелания?
– Зная ничтожно мало, трудно ориентироваться.
Девушка произнесла:
– Как приятно.
– И тем же тоном, чуть погодя.
– Считаю должным предупредить. Я личность естественного течения. Сегодня минус четыре дня М, и я мечтаю только о том, чтобы меня обняли.
– Она зевнула и приложила ладонь ко рту.
– О, прости.
Она отметила выражение его лица.
– Ты не возражаешь?
– садясь, спросила она.
– Впрочем, я могу принять таблетку. Чарлз, что с цветом твоего лица?
– Ничего, все в порядке.
Извиняющимся тоном она сказала:
– Прости. Но я действительно очень мало знаю об обычаях камикадзе. Если это ритуальное табу... то тогда прости.
– Это не табу. Недопонимание, не более.
– Он взял стакан и протянул его Эдне.
– Добавка существует в доме?
– Дорогой Чарлз, - потягиваясь, сказала она.
– Этой дозы достаточно. У меня есть идея.
– Выкладывай.
–
– воскликнула она.
– Оставайся здесь. Заказывай все, что душе угодно.
– Она прикоснулась к невидимой кнопке и добавила: - Если ты не знаешь как, то спроси детей. Они остаются с тобой, чтобы поддержать компанию.
Фреска, занимавшая всю стену, раздвинулась и образовала огромный дверной проем. Форрестеру открылась ярко освещенная, веселая детская, в которой двое малышей гонялись друг за другом вокруг лабиринта-горки.
– Мы поужинали, Мим, - закричал один из них, затем, увидев Форрестера, толкнул второго локтем. Оба молча и оценивающе смотрели на незнакомца.
– Милый Чарлз, надеюсь, ты не возражаешь?
– спросила Эдне.
– Это одно из проявлений особенности личности естественного течения.
Малышей было двое; мальчик и девочка; по прикидке Форрестера - семи и пяти лет. Они приняли его появление в доме без вопросов.
Хотя, грустно улыбнулся Форрестер, вопросов-то оказалось предостаточно.
– Чарлз! Действительно ли раньше люди ужасно смердели?
– Чарлз! Ты ездил на автомобилях?
– Когда маленькие дети работали в угольных шахтах, то ели ли они хоть что-нибудь, Чарлз?
– А с чем они играли, Чарлз? С неговорящими куклами?
Он пытался подробно отвечать.
– В мои дни с детским наемным трудом уже было покончено или почти покончено. А куклы разговаривали. Но не очень разумно.
– Когда ты жил, Чарлз?
– Сгорел заживо в 1969-м...
– За колдовство, - пронзительно закричала девочка.
– Нет. Ведьм перестали сжигать лет за сто до того.
– Чарлз старался не рассмеяться.
– В те дни обычные дома имели свойство загораться.
– Пожар в Шогго!
– закричал мальчик.
– Корова миссис Лиэри и землетрясение!
– Что-то в этом духе. Но существовали люди, чья работа заключалась в тушении пожаров. И я был одним из таких людей. Только я попал в огненный капкан и погиб.
– Мим однажды утонула, - похвасталась девочка.
– А мы не умирали никогда.
– Но как-то ты все же заболела, - серьезно напомнил мальчик.
– И ты могла умереть. Я слышал разговор Мим с медоком.
– Дети, ходите в школу?
– поинтересовался Форрестер.
Они посмотрели на Форрестера, а затем друг на друга.
– Я хотел сказать, вам достаточно лет, чтобы приступать к занятиям?
– Разумеется, Чарлз, - сказал мальчик.
– Кстати, Тант должна прямо сейчас отправиться на урок.
– Как и ты! Мим сказала...
– Мы должны быть вежливы с гостем, Тант.
– Мальчик обратился к Чарлзу: - Чем мы можем помочь тебе? Заказать еду? Выпивку? Посмотришь программу? Секс-стим? Хотя, полагаю, ты должен знать, - сказал он извиняющимся тоном, - что Мим как личность естественного течения...
– Да, да, я знаю это, - поспешно сказал Форрестер и подумал: "О Боже!"