Эпоха перемен
Шрифт:
Вид надвигающей огромной машины вогнал в меня в полный ступор. Я просто стоял и с ужасом смотрел, как решётчатая морда, выкрашенная в цвет хаки, приближалась, всё увеличиваясь в размерах. Мир сузился до тёмно-зелёного пятна капота и бледного овала лица водителя за лобовым стеклом. В последний момент, когда я уже попрощался со своей жизнью и приготовился быть размазанным по асфальту тонким равномерным слоем, «Урал», вдруг, вильнул в сторону, позволив мне рассмотреть на расстоянии каких-то пятнадцати-двадцати сантиметров деревянную обрешётку кузова, неряшливо покрашенную в зелёный и местами расщепившуюся и потрёпанный брезент тента, влетел в очередь и, расшвыривая людей, как кегли, смял палатку. Двигатель заглох, и в наступившей
Я, ещё не веря, что уцелел, обошёл машину и глянул на разбросанные вокруг тела. С первого взгляда стало ясно, что живых тут не было и не могло быть. Зрелище, вообще, напоминало кадры из фильмов ужасов. Что-то про расчленёнку. Стон и журчание доносилось из-под смятой палатки. Я приподнял жёсткое полотнище и увидел продавщицу, изломанной куклой лежащую на скомканном, словно бумага, прилавке. Она была почти без сознания, в какой-то прострации, мертвенная бледность заливала всё лицо, а из руки, точнее из культи, бывшей, когда-то правой рукой, струёй, с журчанием, вытекала кровь, тут же стекая в канаву тёмно-красным ручейком. Оторванная рука валялась чуть дальше, между рассыпанных по земле пластиковых бутылок с водой, булок хлеба и рассыпавшихся круп. С трудом подавив подкатывающую к горлу тошноту, я подобрался к женщине, но помощи моей уже не потребовалось. Стон оборвался на полуноте, а на меня глянули медленно стекленеющие глаза. Умерла. Журчание прекратилось, и тёмно-красный ручеёк иссяк, тут же, прямо на глазах, подёргиваясь маслянистой плёнкой.
Внезапно накатила злость. Такая ослепляющая, раскалённая, выжигающая все разумные мысли и побуждающая крушить, рвать и уничтожать. Я выбрался из-под остатков палатки, подскочил к машине, рванул дверь в готовности убить этого водителя и осёкся, наткнувшись на, уже вторые за этот день, стеклянные глаза. Мёртвый водитель лежал на руле, повернув ко мне голову. Тактически очки были сдвинуты на лоб, а респиратор съехал вниз, открывая лицо, испещрённое горячечными пятнами. Я отскочил в сторону, огляделся и бросился наутёк. Только возле подъезда появилось запоздалое сожаление, что не прихватил автомат водителя, валяющийся на полу кабины. Хотя, не хватало ещё, чтобы меня забрали за кражу оружия.
Телевидение накрылось окончательно, и теперь то, что происходит в городе, мы узнаём только из слухов. Благо, тётя Тая и сосед со второго этажа имели хороших информаторов. У первой была сильно разветвлённая сеть сплетниц по всему городу, а у второго – его свояк, который сейчас, то патрулирует улицы, то дежурит на блок постах и, конечно, в курсе ситуации, как её видят военные. Так что у нас есть редкая возможность оценить события сразу с двух сторон.
А ситуация не радовала, мягко говоря. Власть куда-то слилась, и сейчас рулит армия. Город вымирает, морги переполнены, а военные хоронят умерших в братских могилах, вырытых экскаватором. Все силы брошены на сбор тел по квартирам и домам и вывоз трупов. Даже количество патрулей снижено до минимума, потому что людей не хватает. Зато мародёрство расцвело пышным цветом. Магазины, склады, рынки, всё подвергалось разграблению.
На центральном рынке мародёров накрыл патруль, и развернулась самая настоящая битва. У гражданских оказалось несколько охотничьих ружей, при помощи которых они надеялись отогнать военных или, на худой конец, перестрелять их. Солдаты оказались, тоже, не робкого десятка. Вызвали подкрепление, заняли позиции и вступили в бой. Говорят, гражданских там около десяти человек погибло. Ну и одного солдатика, вроде, тоже зацепило. Но это не точно. Военные такие данные не разглашают, а гражданские и приукрасить могут. Хотя, они бы человек пять, хотя бы, нафантазировали. Невелика победа – один раненный.
А люди в городе вооружаются. И никого не останавливает даже то, что, если патруль найдёт у тебя оружие, могут расстрелять на месте. Перестрелки стали уже обычным явлением, и я старался вообще не выходить из дома. Не всегда это получалось, конечно. За тем же хлебом в восстановленную палатку, например, раз в два-три дня ходить приходилось. Не именно за хлебом, конечно. Постоянно вылезает что-то нужное. То зубная паста, то станки для бритья, то порошок стиральный. Стирать с этой эпидемией приходилось нереально много. После каждого выхода, в машинку забрасывалась вся одежда, которая была на нас. И ничего не поделаешь. Не хочешь зацепить заразу – соответствуй. А хлеб – попутно. Раз выдалась возможность, почему бы и не купить?
Интернет ещё работал, поэтому о том, что творится в мире, мы были в курсе. Хотя, новости не бодрили, а загоняли во всё более глубокую меланхолию. Испания пропала, Германия и Великобритания распались на множество мелких стран, а Польша вторглась в Калининградскую область, и сейчас там идёт самая настоящая война. Что-то мы катимся, катимся, катимся вниз и никак не можем остановиться. Когда же будет дно, наконец? Хоть какое, лишь бы была стабильность и дальше не было ещё хуже. Хочется, наконец, надеяться на улучшения.
– Ты не обратил внимания, что в последнее время мне приходится успокаивать и утешать тебя всё чаще и чаще? – заметила мне жена как-то вечером, после очередного просмотра новостей в интернете.
– Не понял, – аж подавился я глотком чая.
– А что ты не понял? Может, прекратишь, наконец, ныть, что всё пропало, всё плохо, и вообще, мы скоро умрём?
– Я так не говорил.
– А ты послушай себя, как-нибудь, со стороны.
– Неужели, всё так плохо?
– Опять?
– Нет. Я сейчас про себя.
– Ты раскис. Раскис и опустил руки. Встряхнись, наконец! Вспомни, каким ты был до всей этой эпидемии! Где мой муж, который никогда не падал духом и в любой ситуации говорил: «Прорвёмся»?
Ощущение было такое, словно на меня вылили ведро холодной воды. Внезапно, всё, что происходило со мной в последнее время, предстало передо мной совершенно в ином ракурсе. Что я делал для того, чтобы нам было легче пережить нынешнюю катастрофу? За хлебушком ходил, трясясь, словно осиновый лист, перебегая от угла до угла и паникуя, как только услышу звук автомобильного двигателя? Или сидел и плакался на кухне, как тяжело нынче стало жить? Хотя, жить, действительно стало тяжело. Деньги на исходе, а источника доходов нет и не предвидится. Но это не оправдание. Вместо нытья нужно думать, как выживать дальше. Доллары, которые мы отложили на поездку в Черногорию, превратились в бесполезные бумажки, и сейчас никакой ценности не представляют. Даже обидно. От себя отрывали лишнюю копейку, в обменник бежали, покупали, а тут такое. Лучше бы ни в чём себе не отказывали. Но, всё же, что делать? Как изменить ситуацию, хотя бы в отдельно взятой семье? Наверное, для начала перестать ныть и выглядеть бодрячком, как бы погано ни было на душе.
Опять вспомнился тот автомат, который валялся на полу в кабине у мёртвого водителя «Урала». Всё-таки, нужно было его забрать. В такие времена Калашников с тридцатью патронами в магазине – серьёзный аргумент. Хотя бы для того, чтобы обезопасить свой дом от грабителей. А то, они, уж очень сильно, распоясались. Только вчера обнесли четыре квартиры в соседнем подъезде. Причём, жильцов не пощадили. После себя одни трупы оставили. Действовали нагло, не торопясь. Машину подогнали к подъезду, чтобы побольше вывезти. Пользуются тем, что патрулей очень мало сейчас. Все солдаты брошены на утилизацию трупов. В принципе, военные правильно делают. Ещё не хватало эпидемии ещё какой-нибудь заразы из-за разлагающихся тел. Но о порядке на улицах остаётся только мечтать. Как и о собственной безопасности.