Эпоха потрясений. Проблемы и перспективы мировой финансовой системы

Гринспен Алан

Высокая себестоимость разработки программного обеспечения и минимальные затраты на его копирование и дистрибуцию (если она производится через Интернет) способствуют возникновению естественных монополий. когда товар или услуга наиболее эффективно предоставляются одной компанией. Характерным примером является фондовая биржа.Торги конкретными акциями лучше всего вести, сосредоточив их на одной биржевой площадке. В этом случае спреды между ценами продавца и покупателя сужаются, и стоимость сделок снижается. В 1930-е годы компания Alcoa была единственным производителем алюминия в США. Она сохраняла свою монополию, непрерывно снижая цены в результате роста эффективности производства. Потенциальные конкуренты не могли получить приемлемую доходность при таких же низких ценах, как у Alcoa¹⁵⁰.

Сегодняшним

примером естественной монополии является Microsoft, чье господство в сфере операционных систем для персональных компьютеров неоспоримо. Пробившись на рынок раньше других и обладая возможностью задавать тон в новой отрасли, компания способна изолировать потенциальных конкурентов. Таким образом, достижение и сохранение «изолирующего» эффекта — самая эффективная бизнес-стратегия в новом мире цифровых технологии. Однако, несмотря на такое преимущество, естественная монополия Microsoft далека от абсолютной. Господство операционных систем Windows размывается конкуренцией со стороны Apple и операционной системы Linux. Естественные монополии рано или поздно вытесняются в результате технологических прорывов и появления новых схем.

Стратегии появляются и исчезают, но конечная цель конкурентной борьбы остается прежней: получение максимальной доходности с учетом риска. Какой бы ни была стратегия, механизм конкуренции действует эффективно при наличии свободных открытых рынков. Антимонопольная политика, никогда, на мой взгляд, реально не стимулировавшая конкуренцию. вскоре столкнется с тем. что ее методы времен прошлого столетия сильно устарели и не годятся для цифрового века, когда инновации способны в одночасье обратить слона в мышь¹⁵¹.

Тенденция к созданию концептуальных продуктов неуклонно повышает значимость интеллектуальной собственности и необходимость ее защиты — это еще одна область права, перед которой встанут новые задачи. Как сообщил в начале 2006 года глава Экономического совета, на долю отраслей, «серьезно зависящих от защищенности патентных... и авторских прав», таких как фармацевтическая промышленность, информационные технологии, производство программного обеспечения и телекоммуникации, в 2003 году приходилось почти 20% совокупной экономической деятельности США. Кроме того, по оценкам Экономического совета, в сентябре 2005 года треть рыночной стоимости американских публичных компаний ($15 трлн) приходилась на интеллектуальную собственность. Из нее примерно 40% составляло программное обеспечение и другие материалы, защищенные авторским правом, около 30% — патенты, а остальное приходилось на долю ноу-хау. Почти наверняка можно утверждать, что удельный вес интеллектуальной собственности в стоимости акций значительно выше ее веса в экономической деятельности. Отрасли с непропорционально высокой долей интеллектуальной собственности входят в число самых быстрорастущих отраслей американской экономики. И я не вижу никаких препятствий для продолжения роста удельного веса интеллектуальной собственности в структуре ВВП до 2030 года¹⁵².

До Первой мировой войны рынки в США практически не регулировались государством. Они опирались на право собственности. Собственность в те годы была по большей части материальной. Интеллектуальная собственность — патенты, авторские права и торговые марки — играла намного меньшую роль в экономике. Одним из самых значительных изобретений XIX века стала хлопкоочистительная машина, конструкция которой в соответствии с духом времени не была защищена авторским правом.

Лишь в последние десятилетия, когда экономический продукт США стал в значительной мере концептуальным, правовая и коммерческая неопределенность в защите прав интеллектуальной собственности начала восприниматься всерьез. Такая неопределенность, в частности, связана с тем, что интеллектуальная собственность принципиально отличается от материальной. Материальные активы в силу их сущности проще защитить силами полиции или частных служб безопасности. Интеллектуальную собственность можно похитить, просто опубликовав идею без разрешения ее создателя. Кроме того, использование идеи одним человеком не препятствует ее использованию другими

людьми.

Что еще более важно, новые идеи — те кирпичи, из которых состоит интеллектуальная собственность. — почти всегда вытекают из существующих идей, и проследить путь их возникновения трудно, а иногда и невозможно. С экономической точки зрения это может служить основанием для того, чтобы сделать общедоступным, например, метод дифференциального исчисления, разработанный Ньютоном и Лейбницем, несмотря на то что овладение этим методом обеспечило колоссальный рост благосостояния на протяжении поколений. Должен ли был закон защитить права Ньютона и Лейбница так же. как права землевладельцев? Или же он должен был сделать идеи Ньютона и Лейбница доступными для тех, кто впоследствии с их помощью повысил благосостояние общества в целом? Все ли права собственности являются неотчуждаемыми или же они должны подчиняться реальности, которая их обуславливает?

Эти вопросы ставят в тупик экономистов и правоведов, поскольку они касаются фундаментальных принципов организации современной экономики и, соответственно, общества. Будем ли мы защищать интеллектуальную собственность в качестве неотчуждаемого права или будем считать ее привилегией, даруемой суверенным государством, в любом случае вопрос защиты ставит нас перед выбором, влияющим на баланс интересов тех, кто создает инновации,, и тех, кто выигрывает от инноваций.

Мои либертарианские взгляды изначально наводят на мысль, что если некто создает идею, он обладает правом собственности на нее. Именно создатель идеи автоматически получает возможность ее использования. Таким образом, вопрос состоит в следующем: следует ли ограничивать возможность использования идеи другими людьми? Теоретически можно предположить, если право на исключительное использование идей будет сохраняться достаточно долго, то некое будущее поколение обнаружит, что все идеи, необходимые для выживания, юридически защищены и не могут быть использованы без разрешения правообладателей. Разумеется, защита прав одного человека не может осуществляться за счет права на жизнь другого человека (а в данном случае именно так оно и получится), иначе величественное здание прав личности окажется разорвано внутренним противоречием. Каким бы искусственным ни представлялся подобный сценарий, он показывает: если защита государством некоторых интеллектуальных продуктов нарушает права других людей и, следовательно, является неправомерной, то эти продукты не подлежат защите. Но если нарушать общий принцип, до какого предела? На практике, конечно, лишь малая толика интеллектуальных продуктов защищается патентами, авторским правом и товарными знаками.

В случае материальной собственности мы считаем естественным, что право собственности существует до тех пор, пока существует сам материальный объект¹. Однако в случае с идеями мы предпочитаем иной подход, осознавая, какой хаос может возникнуть, если вникать в сущность всех концепций, которые легли в основу каждого нового изобретения, и выплачивать авторский гонорар создателям этих концепций. Вместо этого явно непрактичного подхода американцы следуют принципам британского общего права и ограничивают право интеллектуальной собственности временными рамками,

Правильно ли мы поступаем? Большинство участников дискуссий вокруг интеллектуальной собственности руководствуются прагматическим принципом: достаточно ли защищено право интеллектуальной собственности, чтобы стимулировать инновации, не препятствуя, однако, дальнейшим инновациям? Не является ли защита настолько размытой, что ее неопределенность приводит к повышению премий за риск и увеличению стоимости капитала?

Почти четыре десятилетия назад молодой Стивен Брейер выразил эту дилемму цитатой из Гамлета. В статье для Harvard Law Review будущий член Верховного суда написал:

«Вопрос о том. насколько оправдана существующая защита авторского права как таковая, не может не вызывать противоречивых чувств. Для сравнения приведу позицию профессора Махлупа, который. проанализировав патентную систему, пришел к следующему выводу: “Никакие из имеющихся эмпирических свидетельств и никакие из предлагаемых теоретических аргументов не подтверждают и не опровергают мнения, что патентная система способствует прогрессу технических дисциплин и росту продуктивности экономики”.