Эпоха рок-н-ролла
Шрифт:
Вторая — “Sympathy for the Devil”, с мощным ф-но Ники Хопкинса и тяжко пульсирующей бас-гитарой: навеки прославленная фильмом Годара сатанинская декларация “Стоунз”. Один из биографов группы выразительно характеризует ее: “Речь идет отныне о вполне реальных вещах, об утверждении симпатии “Стоунз” ко всему, что призвано разрушить привычный порядок вещей. “Симпатия к дьяволу” открыто заявляет: таково мое обязательство, послушайте, а дальше поступайте, как хотите…”
Вот вроде бы друг, мы и ухватили за хвост нечистого… Но кто же дьявол? Неужели кто-то из этих пяти, в одеждах магов и пиратов запечатленных на конверте “Их сатанинских величеств…”? Звезды, Луна, Сатурн, дворец восточного владыки, бутафорские горы из кисеи, Джон Леннон и Джордж Харрисон, арабские всадники, иллюзионисты, три грации Босха, дама с Горностаем Рафаэля, индийские красавицы, бабочки, менялы, попугаи — обертка, в которую заключена
А реальное зло — оно началось потом, когда умер Брайан Джонс и случился Альтамонт.
Может быть, все и обошлось бы, если… О, эти таинственные “если”! В декабре 1968-го компания Би-би-си сняла потрясающее шоу, придуманное “Стоунз”, которое было и остается одним из самых замечательных творений эпохи рок-н-ролла: называлось все это “Rolling Stones, Rock, n, roll Circus” (“Рок-н-ролльный цирк “Роллинг Стоунз”) и объединило на цирковой арене в фантастическом костюмированном шоу “Jethro Tull” и Эрика Клэптона, Джона Леннона и Йоко Оно, Митч Митчелла (барабанщика Джими Хендрикса), “The Who”, “Стоунз” и, помимо этого, клоунов, акробатов, пожирателей огня, тигров и одного кенгуру. Совместное трио Эрика Клэптона, Кейта Ричардса и Митч Митчелла, которое сегодня трудно себе даже вообразить, было “вживую” записано телевизионщиками. И все-таки передача была запрещена — возможно из-за того, что “Стоунз” опять сыграли свою “Симпатию к дьяволу”; только в 1995 году, почти тридцать лет спустя, песни, прозвучавшие в “Цирке”, появились на компакте.
Если бы передача появилась на ТВ, то это, возможно, расшевелило бы Брайана и ослабило бы навязчивую идею Мика Джаггера снять о группе фильм.
Этого не произошло. 9 июня 1969-го Брайан Джонс заявил, что покидает группу. Меньше чем через месяц его уже не было в живых.
Состоявшееся 5 июля выступление “Стоунз” в лондонском Гайд-парке превратилось в грандиозные поминки по Брайану Джонсу и продемонстрировало, кстати, ту странную и грозную силу, которую накопил бэнд. Эндрю Кинг, ответственный за площадку перед сценой (охраняемой лондонскими “ангелами ада”, одетыми в потертые мундиры вермахта и тяжелые фашистские каски), признавался, что в какой-то момент ощутил себя совершенно беспомощным на выгороженном пятачке, заполненном журналистами, возлюбленными музыкантов и особо приближенными тусовщиками. “Я залез на осветительную мачту и со страхом увидел огромную толпу
в 250 000 человек…” “Сонный Лондон”, выставивший четверть миллиона ополченцев рок-н-ролла, внезапно обнаружил в себе угрозу. Но “Роллинг Стоунз” решили не отступать перед опасностью, которая в свое время ужаснула “Битлз” и привела их сначала к отказу от концертов, а потом к развалу. Этой опасностью была толпа. “Стоунз” решили, что справятся с этим. И действительно, в Гайд-парке Джаггер лишь один раз прикрикнул на расшумевшуюся публику — когда он зачитывал несколько строк из “Адониса” Шелли в память о Брайане: “Он не умер, он только уснул…”
Конечно же на концерте ударным номером был новый хит — “Sympathy for the Devil”, при исполнении которого по сцене неуклюже передвигался похожий на черта человек: это был вымазанный белой глиной негр со спутанными волосами и чреслами, обмотанными кудрявым мочалом. Публика в это время гремела погремушками и консервными банками, обрадованная просьбой Джаггера, опубликованной в газете “Мелоди мейкер”, — усилить ритмическую поступь “Стоунз”. В тот день все это страннейшим образом сопряглось: “ангелы ада” и “дети цветов”, африканский колдун-черт и стихи Шелли и бабочки, в конце этого странного поэтического вторжения воспарившие над сценой и над фашистскими касками городских неврастеников с мрачными наклонностями, — правда, из 3000 бабочек к этому времени большая часть погибла: никто не догадался проделать дырочки для доступа воздуха в коробках, где они были заключены…
Пока “Стоунз” в Англии медленно вставали на крыло после целого года сплошных неудач, в Новом Свете состоялся самый большой из Больших Фестивалей — Вудсток. На свежевыкошенном зеленом поле в 150 километрах от Нью-Йорка собралось 400 000 человек. Поистине, Вудсток был действием “библейского масштаба”: современникам не на шутку казалось, что здесь рождается новое поколение, исповедующее мир и любовь… За два дня фестиваля не произошло никаких эксцессов: три человека естественным образом умерли, а двое — родились, и их матери, подобно деве Марии, рожали хоть и не в хлеву, но на поле молочной фермы…
“Стоунз”, опоздав на этот праздник жизни, решили отыграть свое осенью: 26 октября началось их американское турне, которое происходило с возрастающим и поистине грандиозным успехом. Казалось, они приехали для того, чтобы сделать карнавал непрерывным и продлить очередное “цветочное лето”. Но вышло так, что они приехали, чтобы возвестить о зиме.
Они держались великолепно. Никогда прежде не удавалось им достигнуть на концертах такого слаженного и мощного звучания, никогда прежде их сцена не превращалась в настоящий театр: Мик выступал в черном трико с серебряным поясом и красным знаком в виде подковы на груди. Ошеломленные газеты сдуру писали, что он “походит на принца темного царства, на ангелоподобного демона”. К тому же сбылась давняя мечта Мика: на протяжении всего турне киногруппа братьев Мейсл следила за каждым их шагом…
На заключительном шоу в нью-йоркском “Медисон-сквер-гарден” Мик сказал, что “Роллинг Стоунз” доказали свое право называться самой великой группой рок-н-ролла, и объявил, что для того, чтобы отблагодарить всех, кто помог им подняться, роллинги хотят завершить гастроли грандиозным бесплатным концертом.
Организовать его должен был Сэм Катлер — который сделал концерт в Гайд-Парке, но ему, в свою очередь помогали два молодых американских продюсера, которые “сделали” Вудсток. Втроем они облетели окрестности Сан-Франциско и нашли живописное местечко километрах в 50 от Беркли. В последний момент по политическим причинам, о которых слишком долго рассказывать, власти запретили проведение концерта на облюбованном месте, и организаторам в течение одного дня пришлось искать новое, которым и стал Альтамонт.
Сцена монтировалась в течение ночи рядом с автополигоном, известным под названием “Бац-дорожка для смертельного дерби” (здесь устраивались гонки подержанных машин, которые не прекращались до тех пор, пока из десятка несущихся, разваливающихся на ходу и беспрерывно бьющих друг друга автомобилей не оставался один победитель). Все это, вкупе с дикой взвинченностью журналистов, киношников и музыкантов, вынужденных в последний момент менять все свои планы, — сразу бросило на этот роковой день — 6 декабря 1969 года — какой-то нервный, нехороший отсвет. К тому же по совету музыкантов из “Greatefull Dead” роллинги согласились пригласить в качестве охраны сан-францисских “ангелов ада”, поверив заверениям, что заморачиваться на их счет не стоит, “с ними все работают и всегда все проходило отлично”. Но “ангелы ада” из Фриско отнюдь не напоминали своих худосочных лондонских собратьев, хотя и не рядились в форму вермахта. Затянутые, как в доспехи, в черную кожу, вооруженные биллиардными киями, беспощадные, как спецназовцы, и, вдобавок, как следует подогретые кактусовой водкой, “охранники”, кажется, внушали ужас самим музыкантам.
Было прохладно. Место было скверное. Сцена низкая. В трехсоттысячной толпе (это зафиксировано кинокамерой) немало было совершенно удолбанных и ничего уже не соображавших людей. Карлос Сантана, который открыл концерт в Альтамонте, сразу зачуял в воздухе недоброе: “Когда я спускался со сцены, я сразу заметил парня с ножом. Он во что бы то ни стало хотел драться. Не важно с кем: он хотел драться”. Во время выступления “Jefferson Airplane” толпа полезла на сцену, и “ангелы”, расшвыряв прорвавшихся, принялись так жестоко избивать киями поверженных наземь, что на глазах солистки, Грейс, показались слезы: “Перестаньте драться! — закричала она. — Разве это необходимо? Надо, чтобы все чуточку поостыли…” Но никто не хотел остывать. Новый натиск толпы… Грейс отступает за ударную установку, барабанщик стоически отбивает ритм, пытаясь загипнотизировать толпу, и в такт ему Грейс вкрадчиво шепчет в ухо этого гигантского, ворочающегося в декабрьских сумерках зверя: “Easy, easy…” (“Тише… Тише…”).