Эпопея любви

Зевако Мишель

— Вот видишь, значит, они заговорщики, раз скрывают свои имена… Слушай, Мари, они же хотели убить меня…

— Шарль, мой добрый Шарль, клянусь, они не виновны… Ведь ты разыскивал их, чтобы вознаградить, а теперь их будут пытать… Ужасно, сир! Два храбреца, спасшие мне жизнь! Если я и осталась жива, то лишь благодаря им…

— Мари!

— Нет, Шарль, нет! Я себе век не прощу, если два отважных дворянина, жизнью рисковавшие ради меня, будут преданы в руки палача. Вызови их в Лувр! Допроси сам! Ручаюсь, они все расскажут.

— А, пожалуй,

ты права… Лучше мне самому выяснить… Возбужденная Мари потащила Карла к секретеру:

— Пиши приказ об отсрочке! Карл написал.

— Где они сидят? — спросила Мари.

— В тюрьме Тампль. Я сейчас кого-нибудь пошлю…

— Нет-нет! Я побегу сама! — воскликнула Мари, накидывая плащ. — Только дай мне пропуск.

Карл написал пропуск, приложил к обоим документам королевскую печать и отдал бумаги Мари Туше.

— Шарль, милый Шарль, как ты добр! — прошептала она.

Мари выбежала из комнаты, оставив короля в некотором замешательстве, но довольного. Остальное нашим читателям известно. Король посидел еще немного в этом тихом, уютном доме, взглянул на сына, спящего в колыбели, и, успокоенный, с чистой душой, отправился в Лувр.

XXVI. Посланец Святой Инквизиции

Королева, выйдя из Тампля, тайно вернулась в Лувр. Там ее уже ожидали придворные, которым Екатерина назначила встречу на восемь утра. Приказ отложить допрос Пардальянов очень расстроил королеву. Она рассчитывала получить доказательства заговора герцога Гиза. Екатерина заранее представляла, какую она разыграет сцену, чтобы заставить герцога сдаться на милость королевы.

Пройдя потайным коридором, Екатерина оказалась в своей молельне. Служанка-флорентийка уже ждала ее.

— Они собрались? — спросила королева.

— Да, мадам. Герцог Анжуйский, молодой герцог Гиз, герцог д'Омаль, господин де Бираг, господин Гонди, маршал де Таванн, маршал де Данвиль, герцог де Невер и герцог де Монпансье.

— А где Нансей?

— Капитан с ротой гвардейцев на своем посту.

— Что делает король?

— Его Величество покинул Лувр рано утром, но все во дворце считают, что король спит.

Екатерина приподняла гардину и убедилась, что Нансей с обнаженной шпагой в руке дежурит на посту. Она удовлетворенно улыбнулась и расположилась за столиком, на котором лежал тяжелый молитвенник. Королева проверила, на месте ли кинжал (с ним она никогда не расставалась), и приказала:

— Передайте герцогу Гизу, что я жду его.

Через две минуты в молельню вошел герцог, как обычно богато разряженный, и склонился перед королевой.

Королева, вооружившись самой очаровательной из своих улыбок, жестом предложила герцогу сесть. Он не заставил просить себя дважды, уселся и принял независимую позу, собираясь говорить с Екатериной, как с равной.

«Он уже считает себя королем!» — подумала она.

Что же это был за человек, герцог Гиз? Почему его боялась даже неукротимая Екатерина Медичи?

Генриху I

Лотарингскому, герцогу Гизу, было в описываемое время двадцать два года. Он был очень хорош собой. Генрих как две капли воды походил на свою мать, Анну д'Эсте, герцогиню де Немур. Он унаследовал мужественную и классическую красоту этой итальянки, в чьих жилах, возможно, текла кровь Лукреции Борджа. Гордость и высокомерие — семейные черты Гизов и д'Эсте — читались в лице его.

Герцог великолепно одевался, его двор превосходил роскошью королевский. Он носил на шее три ряда бесценных жемчугов, а эфес его шпаги украшали бриллианты. Костюм Гиза был сшит из блестящего шелка и тончайшего бархата. Разговаривая с людьми, он имел привычку закидывать назад голову, прищуривать глаза и как бы ронять слова сверху вниз. Генрих Гиз пребывал в абсолютной уверенности в том, что рано или поздно он займет французский престол.

Отметим мимоходом, что этот великолепный кавалер, превосходивший элегантностью герцога Анжуйского и воплощавший в себе идеал мужской красоты, был странно обижен судьбой: супруга беззастенчиво изменяла ему, переходя от одного любовника к другому, а Гиз по этому поводу хранил надменное молчание, словно полубог, которого не могут затронуть насмешки толпы.

Если от матери Генрих унаследовал красоту и подчеркнутый аристократизм в манерах, то от отца ему досталась холодная жестокость. Франсуа Лотарингский, герцог де Гиз и д'Омаль, принц де Жуанвиль, маркиз де Майенн, часто убивал лишь ради удовольствия убивать, например в Васси. Прославленный, великолепный, отважный Франсуа де Гиз, которого в книгах представляют как образец гражданских и воинских добродетелей, был человек бессердечный, безжалостный и неумный.

Королеве не удалось заставить своего грозного гостя опустить глаза. Она решила по крайней мере на время разрушить его честолюбивые мечты.

— Герцог, — ледяным тоном произнесла Екатерина, — вам, вероятно, известно, что король — ваш повелитель — задумал освободить королевство от расплодившихся во Франции еретиков.

— Мадам, я знаю о решении короля и рад, что такое решение принято, хотя, на мой взгляд, оно немного запоздало.

— Король сам вправе выбирать время. Лучше, чем придворные интриганы и сплетники, он знает час, благоприятный для нанесения удара по врагам Церкви… и врагам престола.

Гиз и бровью не повел, продолжая улыбаться.

— Может ли король рассчитывать на ваше содействие? — спросила Екатерина.

— Вы прекрасно знаете, мадам, я и мой отец много сделали для спасения веры. В решающий момент я не отступлю.

— Замечательно, сударь. Чем бы вы хотели заняться?

— Я займусь Колиньи, — холодно произнес Гиз. — Я рассчитываю отослать его голову моему брату кардиналу.

Королева побледнела: ведь она уже обещала отправить голову Колиньи Святой Инквизиции.

— Договорились! — сказала Екатерина. — Действуйте по сигналу: после набата колоколов Сен-Жермен-Л'Озеруа.