Эпопея любви
Шрифт:
И страшные слова все громче звенели у него в голове:
— Убивайте! Надо убивать! Кровь! Кровь!
Король был опьянен этим зрелищем. Он дрожал и медленно качал головой из стороны в сторону. Он смеялся, хотя чувствовал, что нервы его готовы разорваться от этого смеха. Карл был страшен — безумие переходило в бешенство.
Внезапно, лихорадочно вцепившись в подоконник, король издал жуткий волчий вой. И с его бескровных губ в хриплом крике вырвались страшные слова:
— Убивайте! Убивайте! Убивайте!
Он отскочил к стене и схватил аркебузу: на стене
Наконец король разрядил все аркебузы, высунулся в окно, безумный, страшный. Пена кипела у него на губах, глаза вылезли из орбит, волосы встали дыбом. И Карл протяжно завыл:
— Убивайте! Убивайте! Убивайте!
Внезапно он откинулся назад, упал, скрючился на ковре, открыв рот и вцепившись пальцами в ковер. Отвратительная и трагическая картина предстала перед принцем Конде и Генрихом Наваррским.
Человек, сотрясаемый рыданиями, катался по ковру, бился головой об пол, царапал себе грудь ногтями. И рыдания жалкого безумца прерывались хриплым, жалобным криком:
— Убивайте! Убивайте!
И этот жалкий человек был королем Франции! Конде воздел сжатые в кулак руки к небу, словно посылая страшное проклятие, и выбежал из кабинета.
XXXIII. Славные деяния Като
В тот час, когда Екатерина Медичи на балконе Лувра ожидала первого удара набата, Като, как мы знаем, шагала в ночи, изредка освещаемой слабым светом фонариков тех таинственных личностей, что ставили кресты на домах. Като шла спокойно и уверенно. Она задумала одно дело — очень простое… и совершенно невероятное.
Като добралась до узкого тупика, темнота и тишина в нем словно сгущались. Она остановилась и кого-то тихонько окликнула. И тотчас же из тупика послышался неясный ропот голосов, замелькали чьи-то тени. Като снова двинулась в путь, но она уже была не одна. Целая армия следовала за ней, и армия очень необычная: около трехсот женщин, все те, кто заходил к ней в кабачок этой ночью. Нищенки и продажные девицы, молодые и старые, калеки, хромые, одноглазые, отвратительные мегеры со Двора Чудес и обольстительные жрицы любви, — все они дружно следовали за Като. Странная армия и странный предводитель…
Женщины шли быстро. Все были вооружены — одни старыми пистолетами, другие проржавевшими шпагами, третьи железными прутьями. Кое у кого оказались дубинки, а остальные собирались сражаться собственными ногтями. Като точно знала, что нужно делать…
Несколько раз ночные патрули останавливали воинство Като. Начальник одного из них решил допросить хозяйку кабачка и остановить женщин. Но Като и ее воительницы так угрожающе посмотрели на него, что стражник отвязался. Впрочем, он решил, что в приближающемся кровавом действе этим дамам уготована какая-то особая роль.
Итак, они подошли к тюрьме Тампль и остановились. Женщины перекликались и посмеивались в темноте. Они больше не хотели ждать и рвались
— Пусть только попробуют его тронуть! У меня мать болела, так он к нам в лачугу пришел, принес курицу и вина!
— А меня он как-то спас от лап ищеек! — заявил хриплый голос.
— А какой красавчик! — вздохнула одна из девиц с аркебузой в руках.
— Всем молчать! — приказала Като.
Воинство притихло, но кое-кто из знавших шевалье де Пардальяна продолжал вполголоса повествовать о его подвигах.
Като решила построить свою армию в боевой порядок: впереди встали те, кому удалось раздобыть огнестрельное оружие; потом те, у кого оказались шпаги, кинжалы, палки; и, наконец, безоружные. Сама хозяйка кабачка сжимала в руках крепкий кинжал.
— Внимание! — сказала Като. — Как только дверь откроется — все за мной!
Снова воцарилась полная тишина. Перед ними высилась мрачная громада тюрьмы Тампль. Вдруг далеко, очень далеко зазвонил колокол, потом еще один…
— Набат! — сказала старая нищенка.
— Где это? — пробормотала Като. — Из-за нас, что ли? А рокот колоколов становился все громче. Звонили во всех церквях Парижа. Выстрелы из пистолетов и аркебуз взорвали тишину ночи. Воинство Като заволновалось; тревога угрожала вылиться в панику. Но неожиданно страх переродился в ярость. К реву колоколов, отдаленным крикам и глухим раскатам выстрелов присоединились ругательства и проклятия. Женщины потрясали оружием и подняли такой крик и ор, словно во время базарной перебранки. Но тут распахнулась низкая дверь и выглянули Руссотта с Пакеттой.
— Вперед! — скомандовала Като.
— Вперед! — громко откликнулись триста голосов.
— Сюда! — крикнула Пакетта.
Вся армия ринулась в дверь, которую Руссотта с Пакеттой отперли изнутри.
— Ключи у меня! — предупредила Пакетта.
— А солдат мы заперли! — добавила Руссотта.
— Скорей, скорей! В камеру! — торопилась Като. — Куда идти-то?
— Через двор!
Женщины выбежали в узкий дворик, который сразу заполнился гомоном голосов.
— Эй! Это еще что? — прогремел вдруг мужской голос. — Откуда эти ведьмы? А ну, назад!
— Вперед! — завопила Като.
— Огонь! Огонь! — раздался приказ.
Выстрелили двенадцать аркебуз, и пять женщин упали, то ли раненые, то ли убитые. Стоны и вопли заглушили шум выстрелов. Оказалось, что у стены дворика выстроилась дюжина солдат во главе с офицером. Он и отдал приказ стрелять, вот как это произошло.
В Тампле был гарнизон из шестидесяти солдат, разделенный на две группы, занимавшие две казармы. Руссотта и Пакетта, крепко связав коменданта Монлюка, вытащили у него ключи, бегом спустились вниз. Двери одной из казарм выходили в тот же двор, что и главные ворота Тампля; сорок солдат отдыхали в этот момент в казарме. Руссотта сумела подскочить и запереть снаружи массивную дверь на два поворота ключа: солдаты оказались в западне, поскольку через забранные решетками окна казарменного помещения выбраться было невозможно.