Эпопея советско-финской Зимней войны 1939— 1940 годов. Сухопутные, воздушные и морские операции

Чу Аллен Фрэнк

Как прямой результат совещания в Иматре 4 декабря, 5 и 6 декабря было оказано более упорное сопротивление, включая опустошительные ночные рейды, ориентирами для которых служили разведенные костры в лагерях противника. Часть войск, развернутых на линии Маннергейма, также участвовала в ожесточенных боях этих двух дней. Однако к тому времени большая часть приграничной зоны была уже потеряна, и войска прикрытия мало на что могли рассчитывать. 6-го числа советскому правому крылу удалось переправиться через реку Тайпале и захватить хутор Коукунниеми. По их собственному признанию, в этом бою наступающие понесли большие потери, и в ту ночь им пришлось отразить десять финских контратак. Позиции в Коукунниеми располагались в низменных лугах в подковообразной излучине реки и подвергались опустошительному обстрелу с главных финских позиций на командных высотах, расположенных к северо-востоку оттуда³⁰.

Заявление

советских войск о прорыве «главной линии обороны» вдоль Вуоксинской водной системы 6 декабря было обманчивым, но советские танки все же ненадолго проникли вглубь другого участка, достигнув 7-го числа окраин деревни Сумма. На этом этапе большая часть измотанных боями войск прикрытия была отведена в тыл через основные позиции. Как и опасался маршал, отступление от границы оказалось слишком поспешным, что вызвало некоторую панику, но ее все же удалось погасить, и линию Маннергейма смогли удержать от прорыва³¹.

Поражения и деморализация личного состава в эти дни почти всегда были связаны с появлением вражеских танков, которые с грохотом проносились по приграничной полосе. Неумолимое приближение этих механических чудовищ, извергающих смертоносный огонь из пастей своих пушек и пулеметов, вызывало у незадачливого пехотинца, вооруженного лишь винтовкой, чувство отчаяния и ужаса. С таким же успехом голый дикарь, вооруженный лишь хлипким копьем, мог противостоять грозному носорогу. Во время первого раунда единственным оружием финнов против бронетехники были мины, полевая артиллерия и около сотни 37-мм противотанковых пушек «Бофоре». Эти противотанковые орудия шведского производства, в основном находившиеся на вооружении Армии Карельского перешейка, оказались весьма эффективны против советских легких танков Т-26, которые обычно применялись в декабрьских боях. Однако «Бофорсов» было слишком мало, и эти пушки были слишком тяжелыми и громоздкими для быстро меняющейся обстановки в приграничной зоне. Хотя к 5 декабря «Бофорсами» и обычной артиллерией было подбито 80 танков, а многие другие подорвались на минах, на смену им вводились в бой другие, и измотанным финским войскам казалось, что этим русским танкам нет числа. Простое оружие, позволявшее справиться с танком отдельном солдату, – знаменитый «коктейль Молотова», который финны по иронии судьбы назвали в честь ненавистного советского комиссара иностранных дел, – стало доступно лишь после того, как большая часть приграничной зоны была потеряна³².

На исходе первой недели войны в Миккели царила атмосфера тревоги: враг по-прежнему наступал по всей восточной границе, и на нескольких разрозненных участках финские войска находились на грани поражения. Их офицеры, в большинстве своем неоперившиеся резервисты, которых всего несколько недель назад мобилизовали из мирных контор, школ, ферм и магазинов, еще не вполне осознали, что происходит, и зачастую их реакция на массированное наступление советских войск оказывалась слишком медленной и неправильной. Они больше думали о безопасности своих людей, о надежности коммуникаций, о подкреплениях и указаниях вышестоящих инстанций, нежели чем о смелых контратаках и лихих фланговых маневрах. То, что в сложившихся обстоятельствах это была вполне естественная реакция, не вызывает сомнений. Но для маршала Маннергейма было столь же бесспорным, что эту пассивную позицию необходимо было немедленно развеять, чтобы эпидемия паники не охватила армию и весь народ и не привела к отказу от борьбы еще до того, как она началась³³.

Осознавая свое огромное превосходство в живой силе и вооружении, советские лидеры в начале кампании излучали явный оптимизм. Заместитель наркома иностранных дел Потемкин 30 ноября признался французскому послу, что все закончится «через четыре-пять дней» и Красная армия займет Хельсинки³⁴. Заместитель наркома обороны Кулик приказал начальнику артиллерии Красной армии готовиться к войне максимум на двенадцать дней³⁵. В приказе, найденном у убитого в начале декабря советского офицера, войска предупреждались о том, чтобы ни в коем случае не нарушать шведскую границу³⁶.

Этой исключительной уверенностью в скорой победе объясняются и нехарактерно поспешные действия Сталина по созданию народного правительства Финляндии в приграничном городе Терийоки 1 декабря. В шесть часов вечера радио Москвы, которое впервые сообщило советской общественности о начале войны всего сутками ранее, объявило о формировании нового правительства и заявило, что оно будет переведено в Хельсинки, как только город будет освобожден. Марионеточным президентом (и министром иностранных дел) этой «народной республики» стал Отто В. Куусинен, ссыльный лидер Финской коммунистической партии, проведший годы после неудавшегося

красного восстания 1918 года на службе у Коммунистического интернационала. Маури Розенберг, вице-президент (и министр финансов), бывший член финского парламента, также много лет работал в Москве. Ради такого «гамбита» Сталин даже пожертвовал личным престижем. На первых страницах выпусков «Правды» и «Известий» от 3 декабря он был изображен свидетелем подписания Молотовым и Куусиненом «исторического» договора о взаимопомощи и дружбе между их правительствами. Естественно, этот договор предоставлял СССР все территориальные уступки, которых он ранее требовал от законного правительства Финляндии³⁷.

Советская самоуверенность коренилась не только в очевидном военном превосходстве, но и в бурной социальной истории молодой Финской республики. Когда в декабре 1917 года финны наконец добились независимости после шестисот лет шведского и столетия российского господства, в январе – мае 1918 года они сразу же окунулись в кровавую гражданскую войну (см. карту 16). Причины этой трагедии не имеют прямого отношения к данной теме, но некоторые ее последствия вполне уместны. Как обычно бывает в гражданских войнах, зверства совершались обеими сторонами, и, как обычно бывает, ненависть проигравших длилась дольше, чем ненависть победителей. Отто Куусинен был как раз одним из десятков тысяч тех проигравших…

Вероятно, никто и никогда не узнает точно, сколько финских красногвардейцев было расстреляно в плену или умерло от голода в лагерях для заключенных после войны. По разумным оценкам, речь идет о 8380 казненных и примерно о таком же количестве случаев голодной смерти. Это, конечно, не идет в сравнение с массовыми политическими убийствами, совершенными ранее радикальными финскими марксистами и их большевистскими пособниками из русских гарнизонов в Финляндии. Но об этом никогда не забывал каждый пятый финн, который по-прежнему считал себя коммунистом, даже после того, как в 1930 году деятельность Коммунистического фронта была объявлена вне закона. В 1930-х годах демократический эксперимент в Финляндии также подвергался нападкам со стороны шумного меньшинства правых экстремистов, среди которых наиболее известными были лидеры движения «Лапуа». В создавшейся неспокойной обстановке советская политическая иерархия рассчитывала на весьма легкую добычу³⁹.

Подобная оптимистичная политическая оценка имела очевидные военные последствия. Поскольку ожидалось, что финский пролетариат встретит Красную армию как своих освободителей, тщательная подготовка к вторжению не считалась необходимой.

Сталин не счел нужным выделить для Финской кампании первоклассные части: в результате было использовано множество плохо обученных резервистов, некоторые из которых, по их собственному признанию, умели разве что стрелять из винтовки. Финские профессиональные офицеры почти единодушно считали, что части Красной армии, с которыми они столкнулись на первых порах, были неполноценными даже по советским меркам. И как впоследствии признала сама Красная армия, люди были отправлены в морозную дикую Финляндию в декабре без надлежащего зимнего обмундирования. В то время как подразделения из северных регионов СССР лучше переносили сильный мороз, другие солдаты, выходцы из южных республик, порой замерзали насмерть даже в собственном тылу. Михаил Соловьев, бывший корреспондент Красной армии, сообщил о замерзании около 100 узбеков, таджиков и туркмен в одной из дивизий, переброшенных в Финляндию прямо из Туркестана⁴⁰.

Однако марксистское толкование внутренней обстановки в Финляндии настолько преобладало, что большинство красноармейцев все-таки верили собственной пропаганде: финское буржуазное правительство разжигателей войны намеренно спровоцировало русских, обстреляв деревню Майнила и устроив вторжение на советскую территорию (последняя версия прозвучала в репортаже Московского радио, возвестившего о начале боевых действий). Угнетенные финские рабочие присоединятся к красным легионам, чтобы изгнать из страны ненавистных белофиннов. Молодой политрук Орешин 27 ноября 1939 года записал в личном дневнике, что, по его мнению, «эти свиньи [финское правительство]» откажутся отодвинуть свою границу на Карельском перешейке, как того требовал Молотов после Майнильского инцидента. На следующий день он уверенно приветствовал «величественную симфонию войны», а когда 30-го числа его подразделение произвело первый залп, отметил «шумные крики, прерывающиеся возгласами, Ура!“». Этот наивный энтузиазм в отношении «освобождения» финнов разделяли и многие другие, прежде чем они столкнулись с отрезвляющими реалиями войны⁴¹. В номере «Красной звезды» от 2 декабря сообщалось о разочаровании солдата, расквартированного со своей частью где-то в Сибири, тем, что бои закончатся слишком быстро и он не успеет принять участие в этой «исторической освободительной миссии»…