Эпос хищника. Сборник
Шрифт:
Когда они проходят мимо меня, я узнаю в больном мальчика из зоопарка, которого я почему-то называл глиняным. Он сильно изменился - лицо осунулось, а глаза приобрели нездоровый блеск. Под глазами темные мешки. Он останавливает на мне взгляд и дважды моргает левым глазом. Мне его жалко, я сочувствующе развожу руками. Мальчик ошеломлен, растерян. Он выглядит так, будто его сейчас предали. Его лицо вдруг искажается гримасой глубочайшего презрения ко мне. Санитары грубо дергают его и уводят внутрь клиники. А я иду к метро.
5958 декабря 3589344 года
П С Р С Д
ЛЮБОВЬ
– Я расскажу вам историю великой любви!
– загремел под сводами голос мистера Броукли.
– Нашим Джонни двигала любовь! Великая любовь к музыке! Вспомним, Джонни родился и вырос в небогатой семье, но с детства любил клипы! Вы видели его комнату? Она оклеена плакатами эстрадных звезд! Еще в колледже, как только Джонни удавалось заработать немного денег, он тратил их на музыкальные карты! Он жил музыкой! Обменивался альбомами с приятелями по району! Мечтал собрать коллекцию всей музыки Земли! Но откуда простому пареньку взять столько денег?
Мистер Броукли сделал эффектную паузу, прокашлялся и налил себе воды. Я с надеждой смотрел на его сутулую фигуру в старомодном пиджаке, на его горло - толстое, старческое, в багровых складках. Оно пульсировало, как сердце, в такт глоткам.
– Нет!
– кашлянул мистер Броукли и поставил стакан.
– Не таков наш Джонни! Он не пошел грабить банк! Он не стал продавать наркоту на улице! Почему? Джонни не преступник! Применив свой талант электрика, Джонни строит в гараже невиданный, уникальный прибор! Который позволит ему отныне переписывать для домашнего пользования любые понравившиеся…
– Самодельную копировальную технику и сканер для снятия государственной защиты с карточек Джонни приобрел у электронщика Скотти Вильсона, также проходящего по делу музыкальных пиратов, - сообщил обвинитель монотонным голосом.
– Пожалуйста, не перебивайте адвоката.
– обиделся мистер Броукли.
– Уважаемые судьи! Да, Джонни не ангел! Да, собирая личную коллекцию, ему пришлось заняться незаконным копированием. Порой ему приходилось изготовлять карточки и для друзей - обменивать, дарить… А кто из вас, уважаемые судьи, устоит перед соблазном поделиться своей радостью с ближним? Разве не сам Господь благословил нас делиться всем, что имеешь? Должны ли мы так жестоко наказывать Джонни? Мой подзащитный признал вину и раскаялся! Разве он не наказан уже тем, что у него конфисковали дорогостоящую аппаратуру и всю фонотеку, которая была ему дороже жизни?! Нет! Мы дадим ему еще один шанс начать честную жизнь! Да хранит Господь Соединенные Штаты Земли!
Мистер Броукли картинно замер с поднятой рукой. Наступила тишина. По залу кружилась большая осенняя муха.
– Напоминаю суду, что в гараже обвиняемого найдено более восьмидесяти тысяч незаконно изготовленных музыкальных карт, - произнес обвинитель бесцветно.
– За два года подпольной деятельности он продал перекупщикам свыше двухсот тысяч музыкальных карт, заработав на этом более ста тысяч кредитных знаков.
– Ну, не знаю… - обиженно пробурчал
И я понял, что мне крышка. Странно, но до этого момента я еще надеялся, что все обойдется. Дальше я помню смутно, и лишь последняя речь судьи впечаталась в память, словно ее вбили туда молотком:
– Суд признает Джонни Кима виновным в незаконном изготовлении и распространении авторской продукции. Суд приговаривает Джонни Кима к семи месяцам лишения внутренней свободы.
В ту ночь мне снилась статуя Свободы. Она стояла на песчаном берегу, пламя гулко рвалось из поднятого факела и освещало заревом бегущие морские волны. Она была живая, я видел ее гладкую розоватую кожу. На ней была обтягивающая майка. Она не смотрела на меня, смотрела далеко-далеко в море. И танцевала. Даже не танцевала, просто легонько покачивала бедрами, чуть сгибая то одну, то другую коленку - как уставшая девчонка на танцполе. А над ней кричали чайки. Кричали так тоскливо и пронзительно, что в конце концов я понял: это телефон. И проснулся.
Оказалось, даже не телефон - звонили в дверь. Чертыхаясь, я завернулся в одеяло и прошлепал в прихожую. На пороге стоял Григ с ящиком пива.
– Надеюсь, не разбудил?
– спросил он осторожно.
– А как ты думаешь?
– Я ж не знаю, как ты теперь… - Григ запнулся, - думал, тебе все равно не спится… Я волновался, что ты… Телефон отключен, ну и это… Решил приехать. Тебе же сейчас нельзя одному?
– Со мной порядок, - сказал я.
– Телефоны в суде попросили отрубить, а потом я и забыл. Да проходи уже, не стой в дверях! Сейчас оденусь.
Пока я одевался и чистил зубы, Григ успел порылся в моем холодильнике и приготовить яичницу. Есть мне совсем не хотелось. Я отхлебнул пива и теперь задумчиво щекотал яичницу кончиком вилки.
– Тебя напрягает об этом рассказывать?
– спросил Григ.
– Любопытство заело?
– усмехнулся я.
– Да нет, чего тут напряжного? Что именно тебе интересно?
– Ну, я сидел в зале, когда эта сука объявила семь месяцев. А потом тебя увели.
– Остальным чего дали, не запомнил?
– Дика отпустили. Он отмазался, типа курьер, и вообще не знал, что в коробках.
– Ну слава богу, еще не хватало загреметь Дику с женой и ребенком…
– Спасибо, что меня не сдал… - потупился Григ.
– А ты по-любому тоже курьер. Так что не скули. Скажи лучше, как дядька Вильсон?
– Два с половиной года…
– Два с половиной?!
– изумился я.
– Вот звери! Ты ему звонил?
– Да чего ты за Скотти волнуешься? У него уже вторая судимость за подпольную электронику. Говорят, вторая идет намного легче. Скажи лучше, что с тобой было?
– Тебе интересно? Я тебя разочарую - ничего интересного. Повели меня в подвал, в судебную лабораторию. Дали подписать какую-то бумагу - я не помню, херня какая-то. Измерили давление, вкололи под лопатку какую-то гадость. Усадили в кресло, пристегнули, надели на голову электроды. Лоб с подбородком воткнули в специальную рамку, чтоб не вертел башкой. Там экран перед креслом, на нем заставка крутится - статуя Свободы, разумеется. А что дальше было, я не помню - отрубился.
– А потом?
<