Эра войны. Эра легенд
Шрифт:
– Так сколько всего узников? – повторила Персефона.
Нифрон смерил Мойю долгим взглядом, потом вернулся к разговору.
– Чуть больше сотни.
– Больше сотни? Так много?
– А мне казалось, инстарья никогда не перечат старшим по званию, – не унималась воительница.
Мойя!
К счастью, на сей раз Нифрон пропустил ее слова мимо ушей.
– Петрагар и Вертум были единственными фрэями, которые содержались под стражей.
– Ты держишь там людей? – возмущенно воскликнула Персефона.
– Нет, конечно, – ответил Нифрон
– Значит, гномов?
– Зачем нам держать в тюрьме гномов?
– Я просто не знаю, кто еще там может быть.
– Мы используем дьюрингон в основном как загон для животных. Патрули иногда захватывают в плен гоблинов, вэлов или бэнкоров. У нас как-то даже был эрифэйс, а еще несколько лет жил белый медведь, мы назвали его Алпола в честь снежного великана, в которого верят грэнморы.
Персефона понятия не имела, о ком он говорит, однако воображение тут же услужливо нарисовало ей целую толпу сказочных существ и кошмарных чудовищ, находящихся у нее под ногами.
– Что вы с ними делаете?
– В основном, наблюдаем. Изучаем их сильные и слабые стороны, привычки, повадки и язык.
– Мы закончили? – встряла Мойя.
В середине дня она обучала стрельбе из лука сотню будущих лучников.
– Похоже на то. – Персефона кивнула стражу у дверей, и тот закрыл зал с другой стороны.
– Тогда пойду немного поиздеваюсь над кучкой слабаков и хилятиков.
– И как у них дела? – поинтересовался Нифрон, направляясь к выходу для судей.
– Весьма неплохо, только им не говори. Многие из той же группы, что я тренировала осенью. Они здорово продвинулись, и меня это радует.
– Есть среди них достойные внимания? – Нифрон открыл дверь и пропустил женщин вперед.
Мойя кивнула.
– Парень по имени Тэш. Обожает меряться со мной силой.
Нифрон кивнул.
– Сэбек говорит о нем то же самое.
– Он одаренный и в нем полно задора. Я видела, как он упражняется в стрельбе на таком зверском холоде, что даже камни насквозь промерзают. Сделал себе перчатки без пальцев, чтобы лучше чувствовать струну. И он единственный, кроме меня, кто способен удержать пять стрел в руке, натягивающей тетиву. Остальные держат стрелы той же рукой, что и лук, и оттого стреляют медленнее. Тэш недостаточно меток, зато может выпустить три стрелы быстрее, чем ты успеешь произнести свое имя.
– Он просил себе доспехи. – Нифрон закрыл за ними двери. – Хочет привыкнуть к их весу. Ему говорят, что он еще не вырос, но упрямец никак не унимается.
– Неудивительно, он же дьюриец, – заметила Мойя.
Они вошли в главный зал Кайпа. Сюда не проникало ни единого лучика солнца. Будучи крепостью внутри крепости, он располагал единственными окнами, точнее, узкими бойницами, четырьмя этажами выше.
– Именно поэтому Рэйт назначил его своим Щитом, – продолжила Мойя. – Кстати, весьма предусмотрительно: однажды паренек станет первоклассным убийцей.
Персефона взяла себе за правило хотя бы раз в день подниматься на вершину Спайрока. Ей хотелось смотреть на белый свет, а оттуда открывался самый лучший вид. К тому же она стремилась, пусть и ненадолго, сбросить с себя оковы обязанностей кинига. Всего на час, но ей удавалось побыть одной из птиц, кружащих вокруг башни. С недавних пор Нифрон стал составлять ей компанию, что Персефону поначалу раздражало – она привыкла посвящать это время только себе. Киниг поднималась по тысяче ступенек, которые умела считать пятью разными способами, чтобы побыть в одиночестве. Нифрон вторгался в ее тайный мир, но при этом вел себя… очаровательно. Слово не совсем подходящее, другого же Персефона не смогла подобрать. Как еще назвать мужчину, который приноравливается к ее небыстрому шагу, делая вид, что ему нужно отдохнуть?
Они поднялись на вершину Спайрока и обратили взоры на восток. Закатное солнце освещало все на многие мили вокруг, заливая землю золотистым светом. Дул ветер. Здесь всегда дул ветер. Персефона ухватилась за ледяной каменный выступ и подставила лицо холодным порывам, приятно охлаждающим после долгого подъема. Сверху открывался великолепный вид; трудно поверить, что из этих чудесных земель им навстречу идет смерть.
– Как думаешь, уже скоро? – спросила киниг.
– Да, – ответил Нифрон. – За зиму фэйн собрал армию, так же, как и мы. Думаю, они уже вышли в поход.
– И сколько у нас времени?
– Время есть. Войско, даже прекрасно обученное, движется мучительно медленно. Им придется наладить доставку провианта – ей-то мы и займемся после первой битвы. Уничтожить снабжение противника – все равно что отравить колодец в деревне.
– Ты сражался во многих битвах?
Нифрон кивнул со скромной улыбкой.
– Все эти горы, леса, реки и пещеры отлично мне знакомы, – сказал он. – Я исследовал каждый утес, каждую расселину, каждый укромный угол. Те, кто был со мной, стали легендой. – Он устремил задумчивый взгляд на пурпурно-золотые вершины далеких гор и вздохнул.
Персефона заметила грусть и его глазах и решила, что он вспомнил о павших товарищах.
– Ты потерял много галантов за все эти годы?
Нифрон удивленно покачал головой.
– Всего двоих.
– Мэдака и Страйкера? – Персефона запоздало упрекнула себя за то, что так и не выразила соболезнования.
– Страйкер не был галантом, – пренебрежительно фыркнул Нифрон. – Он был гоблином, одним из гостей дьюрингона. Я вытащил его из темницы в надежде, что он может нам пригодиться.
– А Григор? Он галант?
Нифрон пожал плечами.
– В некотором роде. Мы захватили его несколько веков назад в Хэнтлине во время ссоры кланов…
– Он такой старый?
– Грэнморы живут столько же, сколько деревья. И ведут себя почти так же. Некоторые могут спать годами, особенно большие. Говорят, Фургенрок, правитель могущественного клана Рок, спал так долго, что на нем выросла трава и на лице у него паслись овцы. Легенда гласит, что однажды какой-то ягненок дернул его за ресницу; гора Фург, стоявшая с незапамятных времен, вдруг поднялась, и оказалось, что это Фургенрок собственной персоной.