Эрагон.Наследие
Шрифт:
«Наверное, это ургал».
«Где?» — спросила Сапфира с явным любопытством.
«На поляне под нами. Жаль, что нет времени вернуться и выяснить. Мне бы хотелось посмотреть, как они живут».
Сапфира фыркнула. Горячий дым вырвался из ее ноздрей, и она, извернув шею, сказала Эрагону:
«Мне кажется, они не слишком дружелюбно отнеслись бы к дракону и Всаднику, которые без предупреждения вздумали приземлиться возле их селения».
От ее дыма Эрагон закашлялся, из глаз у него потекли слезы.
«Может, ты все-таки перестанешь дымить?» — сказал он ворчливо.
Сапфира не ответила, но дым из ноздрей выпускать перестала.
Вскоре горы Спайна стали приобретать знакомые Эрагону очертания, а когда он увидел внизу широкую расселину, то сразу догадался, что они летят над тем перевалом, где проходит дорога, ведущая в Тирм; этот перевал они с Бромом когда-то дважды пересекали на лошадях. И все вокруг него было почти таким же, каким Эрагон это помнил: западный приток реки Тоарк по-прежнему нес свои бурные воды к невидимому морю, сверкая белыми «барашками» на поверхности воды там, где путь ей преграждали могучие валуны; а вдоль берега тянулась та убогая дорога, по которой они с Бромом тогда ехали — даже не дорога, а просто пыльная тропа вряд ли шире оленьей. Ему показалось даже, что он узнает ту купу деревьев, под которой они останавливались, чтобы перекусить.
Сапфира свернула на запад и летела над рекой до тех пор, пока горы не сменились полями, насквозь промокшими под дождем. Там она сменила направление, все больше отклоняясь к северу. Эрагон не задавал ей на этот счет никаких вопросов; она, похоже, никогда не теряла чувства направления — даже беззвездной ночью, даже глубоко под землей в Фартхен Дуре.
Солнце уже клонилось к горизонту, когда они вылетели за пределы Спайна. Когда над землей сгустились сумерки, Эрагон принялся развлекать себя мыслями о том, как бы поймать, убить или обмануть Гальбаторикса. Через некоторое время Глаэдр вышел из своего добровольного затворничества и присоединился к нему в этой игре. Они, должно быть, целый час обсуждали всевозможные планы, затем поупражнялись в мысленных атаках и защитах, и в этом Сапфира тоже пыталась участвовать, хотя ее возможности и были ограничены, ибо ей приходилось быть постоянно сосредоточенной на полете.
Затем Эрагон долго молчал, глядя на холодные белые звезды, и наконец спросил у Глаэдра:
«А не может ли Свод Душ содержать Элдунари, которые Всадники сумели скрыть от Гальбаторикса?»
«Нет, — без колебания ответил Глаэдр. — Это невозможно. Оромис и я знали бы, если бы Враиль одобрил нечто подобное. И потом, если бы сколько-то Элдунари и оставили на Врёнгарде, мы бы их нашли, когда вернулись туда и тщательно обыскали весь остров. Совсем не так просто, как тебе может показаться, скрыть живое существо».
«Почему?»
«Когда еж сворачивается в клубок, это ведь не означает, что он стал невидимым, верно? Ну и с живой душой примерно то же самое. Ты можешь заслонить свои мысли от других, но что сам ты по-прежнему существуешь, будет очевидно любому и особенно тем, кто ищет поблизости».
«Но с помощью магии, конечно же, можно было бы…»
«Если бы мы тогда почуяли магию, мы бы это сразу поняли, поскольку и сами защищены от ее воздействия определенными чарами».
«Значит, никаких Элдунари там нет?»
«К сожалению, нет».
Дальше они летели в молчании, глядя, как прибывающая луна встает над пиками Спайна. В ее свете земля казалась сделанной из свинца. Эрагон развлекался тем, что воображал, будто земля — это некая огромная скульптура, созданная гномами и помещенная ими в темную пещеру, величиной больше самой Алагейзии.
Он явственно ощущал, как наслаждается этим полетом Глаэдр. Как и самому Эрагону, старому дракону, похоже, было радостно хотя бы ненадолго оставить позади все земные заботы и Свободно парить в небесах.
Молчание первой нарушила Сапфира. Неторопливо махая тяжелыми мощными крыльями, она попросила Глаэдра:
«Расскажи нам историю, Эбритхиль».
«Какую именно? О чем ты хотела бы послушать?»
«Расскажи, как вы с Оромисом попали в плен к Проклятым и как вам удалось спастись».
Эрагон сразу же навострил уши. Ему всегда хотелось побольше узнать об этом, но спрашивать у Оромиса он не решался.
Глаэдр некоторое время молчал, собираясь с мыслями, потом заговорил:
«Когда Гальбаторикс и Морзан вернулись из диких краев и начали войну с нашим орденом, мы сперва не поняли, сколь велика эта угроза. Мы были, конечно, встревожены, но не больше, чем обнаружив, что по нашей земле бродит шейд. Гальбаторикс был не первым Всадником, утратившим разум, однако он первым заполучил такого опасного ученика и последователя, как Морзан. Уже одно это должно было насторожить нас, вызвать ощущение опасности, но все это мы, к сожалению, осознали уже задним умом. А тогда нам и в голову не приходило, что Гальбаторикс может обрести и других последователей и повторить свою безумную попытку. Нам казалось недопустимым, чтобы кто-то из наших братьев оказался восприимчивым к ядовитым нашептываниям Гальбаторикса. Морзан был еще учеником, и его слабость была понятна. Но те, кто уже стали полноценными Всадниками? Нет, мы никогда даже под вопрос не ставили их верность! И лишь когда столь многие уже оказались искушены, выяснилось, как сильно исказили их души зло и слабость. Некоторые хотели отомстить за нанесенные им некогда раны и обиды; другие надеялись, что наш орден обладает такой добродетелью, что заслуживает более высокого положения, и отныне драконы и Всадники должны править всей Алагейзией.А кое-кто — боюсь даже говорить об этом — просто наслаждались возможностью любого разорвать на куски и порой мечтали уничтожить на земле все живое, целиком себя при этом оправдывая».
Старый дракон помолчал, и Эрагон ощутил, как шевелится в душе Глаэдра древняя ненависть и глубокая печаль, туманя его душу и разум.
«События в тот период происходили… поистине ошеломительные, — снова заговорил Глаэдр. — Но достоверно мало что было известно, а те сообщения, которые мы получали, были до такой степени сдобрены слухами и сплетнями, что оказывались практически бесполезными. Мы с Оромисом, правда, уже начинали подозревать, что грядет нечто ужасное, куда более опасное, чем это кажется многим нашим товарищам, и попытались убедить кое-кого из старших драконов и Всадников, но они нас слушать не пожелали и всячески старались развеять наши подозрения. Глупцами они, конечно же, не были, но столетия мирной жизни затуманили их восприятие, и они оказались не в состоянии заметить, как меняется мир вокруг нас. Оромис был в отчаянии; ему не хватало сведений, чтобы убедить остальных членов ордена, и мы с ним отправились в Илирию, желая самостоятельно изучить обстановку и разузнать все, что нам нужно. Мы взяли с собой еще двоих молодых Всадников, эльфов. Это были умелые воины, лишь недавно вернувшиеся из разведки, которую вели в северных отрогах Спайна. Отчасти именно по их настоянию мы и решились на подобную экспедицию. Их имена вы, возможно, знаете: Киаланди и Формора».
— Ах, вон оно что! — воскликнул Эрагон, вдруг начиная понимать.
«Да. Через полтора суток мы остановились в Эдур Нароч. Это сторожевая башня, построенная в незапамятные времена, дабы охранять подступы к Серебряному Лесу. Мы тогда не знали о том, что Киаланди и Формора в качестве вражеских разведчиков уже посещали эту башню и раньше и убили там троих эльфов, после чего поставили на скалах, окружавших башню, ловушку, в которую мы и угодили, едва мои когти коснулись травы на холме. Они воспользовались весьма хитроумным заклятием, которому научил их сам Гальбаторикс. У нас не было против него защиты, ибо оно не причиняло нам вреда, а лишь удерживало на месте, не давая двигаться; казалось, наши тела и души залило густым, вязким медом. Пока мы находились в этих силках, минуты пролетали, как секунды. Киаланди, Формора и их драконы кружили вокруг нас, точно колибри над цветком, но казались нам всего лишь темными расплывчатыми кляксами, ибо нашему зрительному восприятию были почти недоступны. А потом они хорошенько подготовились и освободили нас. Но до этого применили к нам десятки различных заклятий — одни из них заставляли нас оставаться на месте, другие ослепляли, третьи не позволяли Оромису произнести ни звука, чтобы он не смог воспользоваться магией. Но опять же эти чары не наносили нам особого ущерба, а следовательно, мы и не имели против них никакой защиты… Как только представился удобный момент, мы, разумеется, атаковали Киаланди, Формору и их драконов с помощью мыслей, но и они не остались в долгу; и мы несколько долгих часов сражались с ними силой мысли. Это был… не слишком приятный опыт. Они были слабее и не столь умелые, как Оромис и я, но их было по двое на каждого из нас, и у них с собой было Элдунари одного дракона — ее звали Агаравель. Ее Всадника эти предатели убили, и ее сила прибавилась к их силе. В результате нам пришлось нелегко, и мы в основном просто оборонялись. Их главная цель, как мы поняли, заключалась в том, чтобы заставить нас помочь Гальбаториксу и Проклятым незаметно проникнуть в Илирию, чтобы они могли застать Всадников врасплох и захватить те Элдунари, которые тогда там хранились».
«И как же вы спаслись?» — спросил Эрагон.
«Со временем стало ясно, что нам их не одолеть. Так что Оромис решил рискнуть и воспользоваться магией, чтобы освободить нас, хоть и понимал, что это спровоцирует со стороны Киаланди и Форморы ответную магическую атаку. Это была отчаянная попытка, но иного выбора у нас не было.
В какой-то момент я, не зная о планах Оромиса, нанес ответный удар по нашим противникам, намереваясь причинить им серьезный ущерб. Оказывается, Оромис давно ждал именно такого момента. Он хорошо знал того Всадника, который обучал Киаланди и Формору искусству магии, а также был хорошо знаком с извращенным образом мыслей Гальбаторикса. Благодаря всем этим знаниям он и сумел догадаться, с помощью каких слов Киаланди и Формора составили свои заклятия и в чем заключаются слабые стороны этих чар.