Эрагон.Наследие

Паолини Кристофер

На все у Оромиса было в лучшем случае несколько се­кунд, ибо в тот же миг, как он начал пользоваться магией, Киаланди и Формора догадались, что он намерен сделать, запаниковали и начали сыпать своими собственными за­клинаниями. Оромис лишь с третьей попытки сумел ра­зорвать сковавшие нас путы. Как именно он это сделал, я сказать не могу. По-моему, он и сам этого по-настоящему тогда не понял. Короче говоря, он попросту передвинулнас на какой-то дюйм от того места, где мы только что стояли».

«Как это сделала Арья, когда отослала мое яйцо из Дю Вельденвардена в Спайн?» — спросила Сапфира.

«И да, и нет. Он действительно перенес нас из

одного места в другое, почти не перемещая в пространстве, од­нако же ему удалось не просто слегка изменить наше ме­стонахождение, он изменил даже самое нашу плоть таким образом, что мы перестали быть тем, чем были прежде. Многие мельчайшие частички нашего тела могут быть вза­имозаменяемыми без каких бы то ни было дурных послед­ствий, и он этим воспользовался, произведя соответствую­щие действия с каждым нашим мускулом, с каждой костью или внутренним органом».

Эрагон нахмурился. Такое заклинание было достиже­нием высшего порядка, истинным чудом магического ис­кусства; достигнуть такого уровня смогли лишь очень не­многие маги, известные в истории Алагейзии. А потому Эрагон не смог удержаться и спросил:

«Как вам удалось стать точно такими же, какими вы были раньше?»

«Боюсь, что не смогу объяснить тебе этого. Скажу лишь, что разница между тем, какими мы были и какими стали после наложения чар, была минимальной; однако ее оказалось достаточно, чтобы все заклинания, которыми опутали нас Киаланди и Формора, совершенно перестали действовать».

«А как же те заклятия, которые они попытались при­менить, когда догадались, что сделал Оромис?» — спросила Сапфира.

И Эрагон вдруг отчетливо представил себе, как Глаэдр расправляет свои могучие крылья, словно устав так долго сидеть в одном положении.

«Первое заклинание — его создал Формора — должно было попросту убить нас, — сказал старый дракон, — но его действию воспрепятствовала наша защита. Второе, созданное Киаланди, было иным; ему Киаланди научил­ся у Гальбаторикса, а тот — у духов, завладевших душой Дурзы. Я об этом знаю, потому что проник в сознание Ки­аланди, когда он произносил это заклинание. Это чрез­вычайно сложное, хитроумное заклинание, и его целью было помешать Оромису управлять тем потоком энергии, который его окружал, и не позволить ему самому прибег­нуть к магии».

«А тебя Киаланди тоже окутал этими чарами?»

«Он бы сделал это, но побоялся, что это меня либо убьет, либо серьезно повредит мою связь с Элдунари и тем самым создаст две независимые сущности, которые им за­тем придется по очереди подчинять себе. Ведь драконы, еще сильнее, чем эльфы, зависят от магии; мы обязаны ей уже самим своим существованием; без нее мы вскоре вы­мерли бы».

Эрагон чувствовал, что Сапфира прямо-таки сгорает от любопытства.

«А это когда-нибудь случалось? — спросила она. — Ког­да-нибудь случалось так, чтобы связь дракона и его Элдуна­ри оказалась столь серьезным образом нарушена, когда его тело еще продолжало жить?»

«Случалось, но эту историю я расскажу в другой раз».

Сапфира покорилась, но Эрагон не сомневался: она не­пременно при первой же возможности снова спросит Гла­эдра об этом.

«Но заклятия Киаланди не помешали Оромису вос­пользоваться магией?»

«Не помешали, хотя и могли помешать. Дело в том, что Киаланди произнес свое заклинание как раз в тот момент, когда Оромису уже удалось переместить нас в простран­стве, так что воздействие новых чар оказалось существен­но ослабленным. Но оно все же сказалось, и мы не смогли полностью от него защититься. Как вам известно, послед­ствия этого Оромис ощущал всю оставшуюся жизнь, не­смотря на усилия самых мудрых целителей».

«Почему же магические стражи не защитили его?» — спросил Эрагон.

Глаэдр вздохнул:

«Это осталось тайной. Никогда прежде ничего подоб­ного не случалось. Из тех Всадников, что еще живы, толь­ко Гальбаторикс теперь владеет тайной этих чар. Они, по-моему, воздействовали непосредственно на разум Оромиса, а возможно — на окружавшее его энергетическое поле или же на его связь с другими энергетическими полями. Эльфы с незапамятных времен изучают магию, однако даже они пока что не способны толком понять, как взаимодействуют материальный и нематериальный миры. И в ближайшее время эта загадка, скорее всего, так и не будет разгадана. Однако же разумно было бы предположить, что духи знают о материальном и нематериальном гораздо больше, чем мы, учитывая то, что сами они как раз и являются воплощением нематериального, но порой занимают положение матери­альных существ, пребывая, например, в обличье шейдов.

Но в чем бы ни заключалась возможная истина, итог был таков: Оромис произнес свое заклинание и освободил нас, но это усилие оказалось для него чрезмерным; имен­но тогда у него и случился первый припадок, которых по­том было множество. И с тех пор он никогда уже больше не мог создавать столь могущественные заклятия и каждый раз, применяя магию, испытывал сильнейшую слабость, которая могла бы убить его, если бы он не столь хорошо владел этим искусством. Впрочем, отчасти та физическая слабость уже отчасти владела им, когда Киаланди и Фор­мора поймали нас в эту ловушку; но, переместивнас и пере­строив структуру наших тел, он окончательно подорвал свои силы. Иначе болезнь еще долгие годы могла бы дре­мать в его теле.

А тогда Оромис упал на землю, точно беспомощный новорожденный птенец, и Формора со своим драконом, безобразным коричневым ящером, бросились на него. Я, разумеется, тут же заслонил тело Оромиса и нанес им ответный удар. Если бы они тогда догадались, что он болен и совершенно лишен сил, они могли бы воспользоваться этим состоянием и проникнуть в его сознание, подчинить себе его мысли, и я просто обязан был отвлечь их, пока Оромис не придет в себя…

Никогда не доводилось мне биться столь яростно, как в тот день. Их было четверо против меня, даже, можно сказать, пятеро, если считать Элдунари драконихи Агаравели. Оба дракона — коричневый дракон Форморы и пур­пурный дракон Киаланди — были меньше меня, но клыки у них были острые, а мощные когтистые лапы наносили мне удар за ударом. И все же гнев придал мне сил, и я сумел нанести обоим страшные раны. Киаланди проявил боль­шую глупость — он слишком близко подошел ко мне, и я, стиснув его когтями, швырнул в морду его же собственно­му дракону. — Глаэдр удовлетворенно хмыкнул. — И ника­кая магия не смогла защитить его от моего броска! Один из шипов на спине дракона проткнул его насквозь. Я мог бы tvt же его и прикончить, но второй, коричневый, дракон заставил меня отступить.

Мы сражались уже добрых пять минут, когда я услы­шал, как Оромис кричит мне, что надо немедленно уле­тать. Я, ловко орудуя задними лапами, забросал землей физиономии своих врагов, подхватил Оромиса правой передней лапой и взлетел с Эдур Нароч. Киаланди и его дракон последовать за мной не могли, а вот Формора на своем коричневом драконе погнались за нами и настигли нас примерно в миле от сторожевой башни. Мы несколь­ко раз сходились, а потом коричневый поднырнул под меня, и я понял, что сейчас Формора ударит меня мечом по правой лапе. Она, видимо, хотела заставить меня бро­сить Оромиса, а может, просто хотела его убить. Но я из­вернулся, и ее меч ударил меня не по правой, а по левой лапе и отсек ее».