Эрагон.Наследие

Паолини Кристофер

— Лучше умереть!

— Как это недальновидно. — Золотистая тень Гальба­торикса склонилась к ней. — А тебе никогда не приходило в голову, что этот мир стал бы гораздо хуже, если бы я тог­да не уничтожил орден Всадников?

— Всадники хранили в Алагейзии мир, — сказала она, — они ее защищали от войны, от чумы… от угрозы шейдов. Когда наступал голод, они приносили голодающим пищу. Как может наш мир быть лучше без них?

— Между прочим, за свою службу они получали очень высокую плату. Уж тебе-то следовало бы знать, что за все в мире приходится платить — когда золотом, а когда и кро­вью или временем. Все имеет свою цену, даже Всадники. Всадники тем более.Да, они хранили мир, но они же не давали нормально жить другим народам Алагейзии; они прямо-таки душили своими законами эльфов, гномов, да и людей тоже. Как обычно прославляют Всадников барды, в своих песнях оплакивая их уход? Они поют о том, что правление их длилось тысячелетия, однако в течение этого восхваляемого «золотого века» мало что менялось, кроме имен правителей, самодовольных, не знающих ни от кого угрозы, продолжавших спокойно сидеть на своих тронах. О да, тревожиться им было почти не о чем: то какой-то шейд появится, то ургалы вторгнутся, то между двумя кланами гномов междоусобица вспыхнет из-за шахты или туннеля, которые никому, кроме них самих, не нужны. Но в целом порядок вещей оставался точно таким же, каким его установили Всадники, достигнув своего расцвета.

Насуада услышала звон металла — это Муртаг помешал угли в жаровне. Ей очень хотелось увидеть его лицо, чтобы понять, как он воспринимает слова Гальбаторикса, но он, как обычно, стоял к ней спиной и смотрел на угли. Един­ственные мгновения, когда он смотрел прямо на нее — когда Гальбаторикс приказывал ему приложить к ее телу раскаленный добела металл. Это был лично его ритуал, и Насуада подозревала, что он ему так же необходим, как и ей — ее ритуалы.

А Гальбаторикс все продолжал говорить:

— Разве это не кажется тебе одним из самых страшных зол, Насуада? Жизнь — это перемены, однако Всадники на­столько ее подавили, что наша страна пребывала в какой-то странной дремоте и никак не могла стряхнуть с себя цепи, которыми они ее опутали, не могла ни идти вперед, ни вернуться назад, как того требует природа… Она ока­залась совершенно не способна к обновлению. Я собствен­ными глазами видел те старинные свитки — и на острове Врёнгард, и здесь, в храмах Илирии, — где подробно опи­сывались самые разнообразные открытия в области ма­гии, в механике и во всех прочих сферах натурфилософии; и эти открытия Всадники тщательно ото всех скрывали, потому что боялись того, к чему это может привести. Эти открытия никогда не стали бы всеобщим достоянием, ибо Всадники были просто трусами, помешанными на старом образе жй^ни, на старых способах мышления и решившие защищать все это до последнего дыхания. Их правление — это тирания, нежная, мягкая, но все-таки тирания!

— Значит, единственным решением ты считал убий­ство и предательство? — спросила Насуада, не заботясь о том, что за такие слова он может ее и наказать.

Гальбаторикс рассмеялся; он был, похоже, чем-то страшно доволен.

— Какое лицемерие! — воскликнул он. — Ты обвиняешь меня в том, к чему стремилась сама. Ведь и ты без колеба­ний прикончила бы меня на месте, как бешеного пса — если б смогла, конечно.

— Ты — предатель, а я — нет.

— Я — победитель. А в конечном итоге только победа и имеет значение. Мы с тобой не так уж сильно отличаем­ся друг от друга, Насуада. Ты мечтаешь убить меня, потому что считаешь, что моя смерть принесет Алагейзии некое «исцеление». А еще потому, что ты, будучи еще почти ре­бенком, веришь, что смогла бы куда лучше меня править Империей. И твоя спесь в итоге приведет к тому, что дру­гие станут тебя ненавидеть и презирать. Но только не я. Я отлично тебя понимаю, ибо и сам я восстал против вла­сти Всадников по тем же причинам, по каким и ты сража­лась со мной; и я оказался совершенно прав, поступая так, и одержал над ними победу.

— Неужели месть не имела к этому никакого отношения?

Ей показалось, что он улыбнулся.

— Месть, возможно, действительно послужила от­правной точкой, однако же ни ненависть, ни желание ото­мстить отнюдь не являлись определяющими мотивами моих действий. Я был обеспокоен тем, во что превратился орден, и не сомневался — как убежден в этом и сейчас, — что лишь с исчезновением Всадников мы сможем расцве­сти как раса.

На мгновение боль, которую постоянно испытывала Насуада, оказалась столь сильна, что лишила ее способ­ности говорить, но уже через несколько секунд она все же сумела овладеть собой и прошептала:

— Если то, что ты говоришь, правда — у меня нет причин верить тебе, но если это действительно так, то ты и сам ни­чуть не лучше тех, кого погубил. Ты уничтожил прекрасные библиотеки, собранные членами ордена, и, по сути дела, украл собранные ими знания, но ни с кем из «твоей расы» так и не поделился ни каплей этой украденной мудрости.

Гальбаторикс придвинулся к ней чуть ближе, и она сно­ва ощутила на виске и на ухе его дыхание.

— А это потому, — тихо сказал он, — что в куче столь тщательно охраняемых ими тайн и секретов мне удалось отыскать проблески величайшей истины, которая, воз­можно, даст ответ на один из самых сложных вопросов на­шей истории.

Насуада почувствовала, что по спине у нее поползли мурашки:

— Что же это за вопрос?

Гальбаторикс, видимо, снова откинулся на спинку кресла. Краем глаза она увидела его руку, поправляющую край плаща.

— Это вопрос о том, как правителю с помощью вне­дренных им законов управлять теми своими подданны­ми, которые владеют магией и постоянно ею пользуются. Когда я понял, что к чему, я отложил в сторону все осталь­ные дела и полностью посвятил себя решению этого во­проса, ибо понимал, сколь важно найти на него ответ. Вот почему я держал при себе все тайны Всадников, зани­маясь этими изысканиями. Ответ на этот вопрос должен быть найден и использован до того, как я обнародую хотя бы одно из сделанных ими открытий. Наш мир и без того достаточно беспокоен, и надо дать буре улечься, прежде чем она поднимется снова. Поиски столь необходимых мне сведений заняли у меня почти сто лет, и теперь, когда они у меня есть, я воспользуюсь ими для того, чтобы пол­ностью переделать Алагейзию. Магия — это самая боль­шая несправедливость нашего мира. Собственно, это не было бы так, если бы способностью к магии награжда­лись только те, кто слаб — тогда это служило бы для них некой компенсацией за то, что удачу или обстоятельства у них отняли. Но в нашем мире этого, увы, не происходит. Именно сильные мира сего используют магию в своих интересах, и они же больше всех от этого выигрывают. Достаточно посмотреть на эльфов, чтобы убедиться, что это действительно так. И эта проблема касается не только отдельных личностей; она также искажает и разрушает отношения между расами и народами. Эльфам несколько проще, чем нам, поддерживать в своем обществе порядок, ибо почти каждый эльф является также и магом, а потому редко один из них оказывается во власти другого. В этом отношении им повезло. А вот нам — нет. Не повезло так­же и гномам, и даже этим проклятым ургалам. Мы смогли продолжать жить в Алагейзии только потому, что эльфы нам это разрешили. Если бы они захотели, то запросто смели бы всех нас с лица земли, как мощный паводок сно­сит муравейник. Но теперь им это уже не удастся; теперь я готов противостоять их могуществу.

— Всадники никогда не позволили бы эльфам ни унич­тожать, ни прогонять другие народы!

— Может, и не позволили бы. Но во времена Всадни­ков мы полностью зависели от ихмилости и расположе­ния, а это несправедливо. С какой стати мы во всем долж­ны полагаться на других? Орден Всадников был создан как средство поддержания мира между эльфами и драко­нами, но в итоге его основной задачей стало поддержание правопорядка во всей Алагейзии. Однако же эта задача оказалась им не по силам. Как, впрочем, и моим собствен­ным магам из Черной Руки. Эта задача слишком сложна, чтобы ее можно было решить с помощью победы одной из воюющих группировок. И моя собственная жизнь полно­стью это доказывает. Даже если б у меня имелась некая группа заклинателей, которым можно было бы доверять, которые были бы достаточно преданы мне, которых я мог бы поставить надо всеми прочими магами Алагейзии — дабы они могли вмешаться при малейшем намеке на непо­виновение, — мне и в этом случае пришлось бы опираться на тех, чье могущество я и стремился уменьшить. И тог­да, в общем, жизнь в Алагейзии отнюдь не стала бы более безопасной, чем сейчас. Нет, чтобы решить эту проблему, нужно выходить на более глубокий уровень, подбираться к самым основам. Древние знали, как это можно сделать, а теперь знаю и я.

Гальбаторикс шевельнулся в своем кресле, и Насуада успела заметить острый блеск его глаз — словно фонари за­жглись в глубине темной пещеры.

— Я сделаю так, что ни один маг не сможет навредить никому — ни человеку, ни гному, ни эльфу. Никто не смо­жет произнести ни одного заклятия, пока не получит на то особое разрешение, но разрешение это будут получать лишь самые добродетельные и полезные маги. Даже эль­фы будут связаны этой силой и научатся тщательно соиз­мерять свои возможности и выбирать слова или же вообще больше не произнесут ни слова.

— И кто же будет давать подобные разрешения? — спросила Насуада. — Кто будет решать, что можно, а что нет? Ты?

— Кто-нибудь обязательно будет. Ведь именно я разга­дал эту загадку, я понял, что сделать необходимо, я открыл новый способ управления обществом и применю этот спо­соб! Тебе смешны подобные устремления? Тогда спроси себя, Насуада: разве я был плохим правителем? Будь чест­на. Каков я был по меркам моих предшественников? Разве я когда-либо переходил границы дозволенного?

— Ты был невероятно жесток!