Эрагон.Наследие
Шрифт:
И все же Насуада понимала: даже если Муртаг когда-то и был благороден и достоин доверия, то служба у Гальбаторикса — пусть и навязанная ему силой — вполне могла извратить его душу.
Под конец она решила, что не будет думать о прошлом Муртага и станет судить его но тем делам, которые он вершит сейчас, и только по ним. Хороший ли, плохой или и то и другое, но в данный момент он был ее потенциальным союзником, а ей очень нужна была его помощь. Прекрасно, если он ей поможет, но если он все-таки окажется обманщиком, то хуже, чем сейчас, ей уже не будет. Зато возможность с помощью Муртага бежать от Гальбаторикса, бежать из Урубаена стоила, безусловно, любого риска.
Боли больше не было. Впервые с тех пор, как Насуада оказалась во дворце Гальбаторикса, ей удалось хорошо выспаться. Она проснулась, исполненная надежд, и снова принялась следить за рисунком извилистых линий на потолке. Тонкая синяя линия в итоге привела ее к какому-то белому пятну в углу, которого она раньше не замечала. Ей понадобилось некоторое время, чтобы понять: это белое пятно возникло там, где со стены просто отвалился кусок облицовки.
Это показалось ей забавным и даже немного успокоило: приятно было узнать, что великолепный дворец Гальбаторикса отнюдь не идеален. В нем имелись определенные недостатки, а это означало, что и сам хозяин дворца не может быть абсолютно неуязвимым и всемогущим.
Когда в комнату вошел тюремщик с обедом, Насуада спросила, нельзя ли ей сперва поесть, а уж потом заниматься своим туалетом. Это она объяснила тем, что есть ей хочется больше, чем всего остального, и это на самом деле вовсе не было такой уж неправдой. К ее тайной радости, человек в сером сразу же согласился, хоть и не произнес в ответ ни слова, только улыбнулся своей жутковатой улыбкой и, присев на край ее каменного ложа, стал ложкой вливать ей в рот теплый густой суп. Мысли Насуады лихорадочно метались. Она пыталась учесть все детали своего плана, так как понимала, что у нее будет только один шанс на успех.
От нетерпения горло ей сдавливали спазмы, так что трудно было глотать. Однако Насуада очень старалась, и вскоре миска была пуста. Затем она выпила все, что человек в сером предложил ей, и почувствовала, что готова действовать.
Тюремщик, как всегда, поставил поднос у дальней стены, рядом с тем местом, где обычно садился Муртаг, и шагах в десяти от двери в уборную.
Как только он освободил Насуаду от кандалов, она соскользнула на пол и, когда он хотел по привычке поддержать ее, сказала самым сладким своим голосом:
— Ничего, спасибо. Я теперь уже вполне могу и сама стоять на ногах.
Человек в сером несколько растерялся, потом снова улыбнулся и дважды щелкнул челюстями, словно говоря: «Вот и хорошо, я рад за тебя!»
Они двинулись к уборной — она впереди, а он чуть позади. Шаги Насуада рассчитала точно: на третьем шаге, якобы подвернув правую ногу, она рухнула на пол, растянувшись во весь рост. Человек в сером вскрикнул, попытался ее подхватить — его толстые пальцы схватили воздух, едва не коснувшись ее шеи, — но он оказался слишком медлительным, и ей удалось уйти от его хватки.
Насуада специально упала так, чтобы задеть поднос, и даже ухитрилась разбить кувшин, в котором еще оставалось немного воды с вином, а деревянную плошку заставила с грохотом отлететь в противоположный угол. В точности следуя собственному плану, она упала почти точно на поднос, при этом как бы неловко подогнув под себя правую руку, и сразу же принялась шарить пальцами, нащупывая металлическую ложку.
— Ох! — воскликнула она, старательно изображая огорчение и боль, и повернулась, чтобы посмотреть, как отреагирует человек в сером. — Возможно, вы были нравы: я еще не готова передвигаться самостоятельно. — И она с извиняющимся видом улыбнулась своему тюремщику. Ее большой палец как раз в эту минуту нащупал ручку ложки, и она крепко стиснула ее в ладони, когда человек в сером поставил ее на ноги.
Он оглядел ее с ног до головы и недовольно поморщился: у него явно вызывала отвращение ее грязная ночная сорочка, теперь еще и насквозь промокшая в луже воды с вином. Но пока он ее разглядывал, Насуада успела мгновенно завести руку за спину и сунуть ложку в одну из дыр у самого подола. Тюремщик подозрительно на нее посмотрел, но она вытянула перед ним руки ладонями вверх, показывая, что ничего с подноса не взяла.
Он что-то проворчал, за руку отвел ее в уборную, а сам, шаркая ногами, вернулся к подносу и принялся собирать рассыпавшиеся вещи, что-то невнятно бормоча себе под нос.
Стоило Насуаде закрыть за собой дверь, как она, быстро сунув ложку себе в рот, вырвала на затылке несколько прядей волос — там они были длиннее всего — и принялась с невероятной быстротой сплетать из волос некое подобие веревки. Но веревка получалась слишком короткой, и Насуада вся похолодела от волнения. Вырвав еще несколько прядей, она торопливо связала еще одну такую же веревку и привязала ее к первой. Понимая, что в распоряжении у нее всего несколько секунд, она опустилась на колени, вытащила ложку изо рта и своей жалкой веревкой привязала ее к внешней стороне левой голени, где ее должен был закрывать подол рубашки.
К левой — потому что Гальбаторикс всегда сидел справаот нее.
Выпрямившись, она проверила, не видна ли ложка, и даже сделала несколько шагов.
Ложка была привязана достаточно крепко и осталась на месте.
Вздохнув с облегчением, Насуада собралась выходить, понимая, что теперь главное — так добраться до каменной плиты и лечь на нее, чтобы человек в сером ничего не заметил.
Когда она открыла дверь, он уже поджидал ее. Он так хмуро смотрел на Насуаду, что его редкие брови сошлись, образовав прямую линию. Человек с трудом вымолвил: «Ложка!», словно вытолкнув это слово изо рта, как кусок противного разваренного турнепса.
Насуада надменно вздернула подбородок и мотнула головой в сторону уборной. Человек в сером еще сильней нахмурился, прошел в уборную и старательно обследовал стены, Пол, потолок и все остальное. Громко топая ногами, он вышел оттуда, грозно щелкнул челюстями и поскреб свою шишковатую тыквообразную голову с таким несчастным видом, что Насуаде показалось, будто он обижен ее недостойным поведением и тем, что она выбросила в уборную такую ценную вещь, как ложка. До сих пор пленница была покорна и даже добра к нему, и этот маленький жест неповиновения озадачил и рассердил его.