Эрагон.Наследие
Шрифт:
Через несколько часов после первого мучительного «свидания» с Гальбаториксом — когда Насуада наконец забылась некрепким тревожным сном — Муртаг пришел в зал Ясновидящей один. От него сильно пахло вином, глаза были мутные. Он остановился возле каменной плиты, на которой лежала Насуада, и долго смотрел на нее странным измученным взглядом, и она представить себе не могла, что у него на уме.
Потом он отвернулся от нее, подошел к стене и уселся возле нее на полу, подтянув согнутые колени к груди и уронив на них голову. Почти все его лицо оказалось при этом скрыто длинными волнистыми волосами; из ссадин на косточках пальцев сочилась кровь. Просидев без движения несколько минут, Муртаг сунул руку за пазуху — одет он был все в тот же светло-коричневый колет, но маски на лице не было, — вытащил маленькую каменную бутылочку, отпил из нее несколько глотков и заговорил.
Он говорил, а Насуада слушала. Выбора у нее, собственно, и не было, вот она и слушала, не позволяла себе, однако, поверить ни одному его слову. Во всяком случае, сперва ей казалось, что это сплошной обман, и он явился сюда только для того, чтобы попытаться завоевать ее доверие.
Начал Муртаг с того, что рассказал ей весьма неправдоподобную историю о человеке по имени Торнак, с которым они вместе участвовали в какой-то неудачной вылазке, и о совете, который этот Торнак дал ему, Муртагу, относительно того, как подобает жить достойному человеку. Насуада была не в состоянии понять, то ли этот Торнак был его другом, то ли слугой, то ли дальним родственником, то ли и тем и другим вместе, но кем бы он ни был, было совершенно очевидно: в жизни Муртага он играл очень важную роль.
Закончив свой рассказ, Муртаг сказал:
— Гальбаторикс собрался устроить покушение на тебя. Он знал, что Эльва больше тебя не охраняет, и решил, что теперь самое время. Я совершенно случайно услышал об этом; я оказался рядом, когда он отдавал приказания одному типу из Черной Руки. — Муртаг покачал головой. — В общем, это я во всем виноват. Я уговорил его не убивать тебя, а доставить сюда. Ему эта идея понравилась; он знал, что так ему гораздо быстрее удастся заманить сюда Эрагона… Прости, но это был единственный способ не позволить ему убить тебя… Прости… Мне очень жаль, что так получилось. — И он уронил голову на руки.
— Лучше бы я умерла, — прошептала Насуада.
— Я понимаю, — хрипло откликнулся он, — но такогоя не хотел. Ты простишь меня?
Она не ответила. Его откровения не принесли ей облегчения, лишь еще больше смутили душу. С какой стати он станет ее спасать? И чего он, собственно, теперь от нее хочет?
Некоторое время Муртаг молчал, потому вдруг заговорил снова и стал рассказывать ей — то плача, то приходя в бешенство, — как рос у Гальбаторикса при дворе; как в нем с раннего детства воспитывали недоверие и ревность к окружающим; как ему пришлось столкнуться с завистью и ненавистью тех, кто боялся его, сына Морзана; как аристократы пытались использовать его, желая выиграть расположение Гальбаторикса; как он тосковал по матери, которую едва помнил. Дважды он упомянул Эрагона, проклиная судьбу за то, что все ее подарки «достались такому дураку».
— Окажись Эрагон на моем месте, он никогда бы ничего путного не добился! Но наша мать выбрала именно его.И бежала с ним в Карвахолл. Почему она выбрала его, а не меня?! — И Муртаг в ярости сплюнул на пол.
Насуаде этот рассказ показался весьма сентиментальным, проникнутым жалостью к себе любимому, а проявленная Муртагом слабость вызывала в ней только презрение. Но затем он стал рассказывать о том, как близнецы обманом выманили его из Фартхен Дура, как подло они обошлись с ним на пути в Урубаен и как Гальбаторикс сломил его, когда они туда прибыли. Некоторые из примененных к нему пыток, которые он, впрочем, описал довольно бегло, были куда страшнее того, что довелось испытать ей. И, честно говоря, в ее душе проснулось даже некое сочувствие к Муртагу.
— Торн стал для Гальбаторикса ключом ко мне, — признался Муртаг. — Когда Торн проклюнулся и между нами установилась тесная связь… — Он покачал головой. — Я люблю его. Разве я могу его не любить? Я люблю его так же, как Эрагон любит Сапфиру. Я пропал в ту же секунду, как коснулся его. И Гальбаторикс, прекрасно зная об этом, использовал Торна как оружие против меня. Хотя Торн оказался сильнее, чем я. Он так ему и не поддался. А вот я не смог вынести его мучений… Видя, как страдает мой дракон, я согласился принести Гальбаториксу клятву верности, а потом… — Муртаг даже поморщился от отвращения. — Потом Гальбаторикс проник в мои мысли. Он узнал обо мне все. И назвал мое истинное имя. И теперь я принадлежу ему… навсегда.
Он закрыл глаза и прислонился затылком к стене; но щекам его катились слезы.
Вскоре он, впрочем, поднялся и собрался уходить. Но мгновение помедлил возле Насуады и тронул ее за плечо. Скосив глаза, она увидела его руку: ногти у него были чистые, аккуратно подстриженные, но отнюдь не такие ухоженные,как ногти ее тюремщика. Муртаг прошептал несколько слов на древнем языке, и почти сразу терзавшая Насуаду боль словно растаяла, хотя ужасные раны выглядели по-прежнему.
Когда он убрал руку, она сказала:
— Я не могу простить… но я понимаю.
Он благодарно кивнул и неверной походкой побрел прочь, оставив ее в тяжких размышлениях: уж не появился ли у нее новый союзник?
46. Маленький бунт
Насуада лежала вся в поту на каменной плите. Ее сильно знобило от боли. Она вдруг поняла, что хочет, чтобы Муртаг вернулся — хотя бы для того,чтобы избавить ее от этих мучений.
Когда же дверь позади нее отворилась, Насуада вздохнула с облегчением и тут же испытала горькое разочарование, услышав знакомые шаркающие шаги своего тюремщика.
Как и в предыдущие разы, человек в сером заботливо обмыл ее раны влажной тряпицей и перевязал чистыми бинтами. Затем он освободил ее от пут, чтобы она могла посетить уборную, но оказалось, что она слишком слаба, чтобы нагнуться, так что от идеи схватить нож с подноса ей пришлось отказаться. Насуада просто поблагодарила тюремщика за помощь и в очередной раз осыпала комплиментами его ухоженные ногти, которые сегодня сверкали еще ярче, и он явно хотел, чтобы она это заметила, потому что постоянно держал руки у нее на виду.
Покормив ее, человек в сером ушел, и Насуада попыталась уснуть, но мучительная боль во всем теле не давала ей сделать это. Она смогла лишь погрузиться в какое-то болезненное забытье.
И в ужасе распахнула глаза, услышав, как снова отодвигают засов на двери, ведущей в ее комнату.
«Неужели опять они? — Ее охватила настоящая паника. — Но почему так скоро? Мне не вынести еще одной пытки… Я недостаточно сильна… — Затем она взяла себя в руки, подавила страх и сказала себе: — Не смей! Не смей так думать, иначе сама в это поверишь!»