Эрагон.Наследие
Шрифт:
—Согласна. Но силу сбрасывать со счетов никак нельзя. Кроме того, Муртаг пользуется поддержкой жрецов Хелгринда, а я подозреваю, что среди них далеко не один маг, и многие из них весьма искусны. Нет, я не могу рисковать. И не позволю тебе сразиться с этими жрецами, возглавляемыми Муртагом, даже если с тобой отправятся все заклинатели Блёдхгарма и Дю Врангр Гата. До тех пор пока нам не удастся обманом отвлечь Муртага и Торна, или поймать их в ловушку, или неким образом выиграть определенное существенное преимущество, мы останемся здесь и на Драс-Леону не пойдем.
Эрагон запротестовал, аргументируя тем, что не стоит так сильно задерживать продвижение варденов. Ведь если он не сможет победить Муртага, то разве может он надеяться одержать верх над Гальбаториксом? Но убедить Насуаду ему так и не удалось.
Вместе с Арьей, Блёдхгармом и заклинателями Дю Врангр Гата они строили самые различные планы, искали способ как-то обрести то самое преимущество, о котором мечтала Насуада, но все их планы в итоге были признаны неудачными. Во-первых, потому, что требовали гораздо больше времени и ресурсов, чем имелось в распоряжении варденов. Во-вторых, они никоим образом не могли решить вопрос о том, как убить, взять в плен или прогнать прочь Муртага и Торна.
Насуада даже сходила к Эльве и спросила, не может ли та, воспользовавшись своим особым даром — позволявшим ей чувствовать чужую боль и отчасти предсказывать будущее, связанное с чужой болью, — подсказать им, как одолеть Муртага или тайным образом проникнуть в город. Однако девочка с серебряной отметиной на лбу только посмеялась над Насуадой и отослала ее прочь, заявив: «Я никому не обязана подчиняться — ни тебе, Насуада, ни кому бы то ни было еще. Отыщи себе другого гениальногоребенка, и пусть он выигрывает для тебя сражения, а я этого делать не буду».
В общем, варденам приходилось ждать.
Один день неотвратимо сменял другой, и Эрагон видел, что люди становятся все более угрюмыми и недовольными, а Насуада все сильнее тревожится. Насколько успел понять Эрагон, всякая армия — это ненасытный голодный зверь, который способен рассыпаться на составляющие, если в тысячи его прожорливых пастей регулярно не бросать огромное количество пищи. Если захват новых территорий всегда был связан с тем, что продовольствие попросту отнималось у завоеванных жителей, хотя порой приходилось насильно обчищать амбары и поля, то теперь вардены стали напоминать стаю саранчи, и для поддержания жизни требовались все новые и новые земли, которые можно было бы обглодать дочиста.
Как только их дальнейшее продвижение замедлялось или останавливалось, сразу же начинали подходить к концу и довольно скудные запасы продовольствия. Вардены оказывались в полной зависимости от того, сколько провизии смогут доставить им из Сурды и тех городов, что были захвачены ими ранее. Какими бы щедрыми ни были жители Сурды, какими бы богатыми ни были завоеванные варденами города, регулярных поставок провизии все равно не хватало, чтобы долго поддерживать огромную армию.
Зная, что вардены преданы своей цели, Эрагон все же не сомневался: если дело дойдет до медленной, мучительной смерти от голода, они так этой цели и не достигнут. Зато Гальбаторикс, несомненно, получит огромное удовольствие, видя, как разбегается огромная армия его врагов, потому как вардены, конечно, предпочтут спрятаться в самых отдаленных уголках Алагейзии и прожить остаток жизни, не опасаясь близкого соседства Империи.
Этот миг еще не наступил, однако он стремительно приближался.
Эрагон опасался подобного исхода и не сомневался, что именно это не дает спать по ночам Насуаде. Каждое утро она казалась все более исхудавшей и изможденной, а под глазами у нее от бессонницы появились мешки, похожие на печально улыбающиеся губы.
Хорошо еще, думал Эрагон, что Рорану удалось избежать тех трудностей, с которыми они встретились при осаде Драс-Леоны. И вообще, мысли о двоюродном брате неизменно вызывали в его душе теплое, благодарное чувство. Он восхищался тем, как Роран с небольшим отрядом сумел столь успешно взять Ароуз. Эрагон находил, что Роран не только храбрее, но и, возможно, умнее его. Насуада, конечно же, будет недовольна, но он решил про себя: как только Роран вернется — что при благоприятном стечении обстоятельств должно было произойти через несколько дней, — он незамедлительно применит все свое умение и снабдит брата лучшими средствами магической защиты. Слишком многих друзей и близких людей он уже потерял во время этой затяжной войны с Империей и уж Рорана-то терять ни в коем случае не собирался.
Он остановился, пропуская троих гномов, яростно о чем-то споривших. На гномах не было ни шлемов, ни эмблем, но Эрагон сразу понял, что они не из клана Дургримст Ингеитум, ибо их аккуратно заплетенные бороды были украшены бусинами — члены Ингеитума таких не носили. Но догадаться, о чем спорили между собой гномы, он не сумел, ибо смог разобрать лишь несколько слов из их гортанного языка. Однако тема спора явно была чрезвычайно важной, судя по тому, как громко они орали, как яростно махали руками и какими непристойными выражениями пользовались. Гномы даже не заметили, что путь им преградили Эрагон и Сапфира.
Дело в том, что — к существенному облегчению Насуады и всех варденов — армия гномов под предводительством их короля Орика прибыла в Драс-Леону на два дня раньше обещанного срока. И теперь в лагере только и говорили что о победе Рорана в Ароузе и прибытии гномов, благодаря чему объединенные силы варденов увеличились почти в два раза, что весьма усиливало вероятность их победы в войне с Империей. Вот только как быть с Муртагом и Торном, охранявшими теперь Драс-Леону?
Вскоре Эрагон заметил Катрину, сидевшую возле своей палатки. Она что-то вязала для будущего младенца, но, увидев его, приветственно махнула рукой и крикнула:
— Привет, братец!
И он тоже приветливо с ней поздоровался. После их с Рораном свадьбы Катрина всегда называла Эрагона «братец», а он ее — «сестрица».
Затем они с Сапфирой не спеша насладились завтраком. Сапфира громко и с аппетитом похрустела костями, а потом удалилась за их палатку, где специально для нее по приказу Насуады была оставлена полоска заросшей травой земли. На каждой стоянке вардены старались обеспечить драконихе подобное уютное местечко, с особым рвением исполняя приказ своей предводительницы.
Сапфира, свернувшись клубком, задремала в теплых лучах полуденного солнца, а Эрагон извлек из седельной сумки «Домия абр Вирда» и пристроился в тени свисающего левого крыла драконихи, удобно упершись о ее изогнутую шею и мускулистую переднюю лапу. Свет, просачивавшийся сквозь кожу крыла, и отблески яркой чешуи Сапфиры покрыли его кожу какими-то странными синеватыми пятнами. На страницах старинной книги так и плясали синие солнечные зайчики, мешая разбирать тонкие, угловатые руны, но Эрагон не возражал: удовольствие посидеть вот так рядышком с Сапфирой, стоило любых неудобств.