Еретик
Шрифт:
Мартина знала, что он прав, но обсуждать это не хотела.
— Так, на что ты надеешься?
Императрица встала с резного трона и подошла к окну. На самом деле она учитывала даже возможность потери всего Египта — целиком. Но если бы ей удалось и далее удерживать два маленьких пятнышка земли — два порта, Мемфис и Александрию, цены на зерно продолжала бы диктовать именно она. Это сделало бы аравитян обычными поставщиками зерна — без своего выхода к морям и без настоящей власти. И, поскольку, хороших царей не бывает, Амр узнал бы,
Мартина вспомнила мужа и улыбнулась. Первым понял важность смены фаворитов и лидеров именно Ираклий.
— Люди устают от однообразия не меньше, чем от работы, — как-то сказал он ей, — поэтому я и позволяю Сенату своевольничать.
— Так ты сознательно это терпишь?! — поразилась тогда Мартина. — И ты всерьез думаешь, что это поможет тебе удерживать власть?!
Ираклий тогда твердо, уверенно кивнул.
— Только поэтому я и держусь двадцать восьмой год. Иногда я даже думаю, что и нас, императоров надо менять почаще: греки, армяне, сирийцы… главное, чтобы все были из одного круга… а хороших царей все равно ведь не бывает. Так пусть люди все время думают, что самый плохой правитель остался позади.
Мартина вздохнула, вернулась на трон, и брат проницательно заглянул ей в глаза.
— Я знаю, ты думаешь, у тебя останутся Александрия и Мемфис, и что Амру все равно не удержаться. И через пять-шесть лет мятежей твоя семья опять вернется в Египет.
— Это было бы неплохо, — согласилась Мартина.
Заморский посланец рассмеялся.
— Этого не будет, Мартина. Хочешь остаться у власти, соглашайся с требованиями Папы Римского. Другого способа нет.
— Папа Римский такой же мошенник, как и все вы, — отмахнулась императрица, — и ни ты, ни он, да, и вообще никто ничего гарантировать мне не может. Разве что Амр…
Императрица невесело рассмеялась.
— Странно, но у меня такое чувство, что он — на тысячи стадий вокруг — единственный из власть имеющих, кто еще помнит, что он мужчина.
Кастрата перекосило, и он недобро улыбнулся.
— Значит, ни примиряться с Папой, ни отрекаться от ереси ты пока не думаешь?
— Я не ссорилась с Папой, — покачала головой Мартина, — и я никогда не считала армянскую веру ересью. Я выросла в этой вере.
Кастрат нахмурился и сурово покачал головой.
— У нашего Спасителя две природы…
— Только у вашего! — с упором на «вашего» оборвала его Мартина. — И ни одна из этих природ не мужская!
Посланец растерянно хлопнул глазами.
— Он не нуждается…
— Нуждается, — убежденно произнесла императрица. — Это ты не нуждаешься ни в умении держать слово, ни в желании защищать людей, ни даже в самой мужской природе. Но что с педераста взять?
Мартин замер.
— Спаситель не может быть похож на тебя, — покачала головой императрица.
Патриарх
— Император Костас умер от слабости легких, — первым делом сообщили Амру послы, — теперь императором назначен Ираклонас — сын Ираклия и Мартины и законный наследник трона.
— Ему же только пятнадцать лет, — удивился Амр.
Он сразу вспомнил Абдаллаха, сына Мухаммада и Аиши. Из лука он и в четырнадцать стрелял точнее многих мужчин, но чтобы управлять страной требовалось нечто большее.
— Императрица Мартина приняла на себя обязанности регента, — пояснили послы. — Она и прислала нас к тебе.
Амр задумался. Он понимал, что политика Византии снова поменяется.
— Передайте Мартине мои искренние соболезнования из-за потери императора Костаса, — произнес он, — и… я вас слушаю.
Послы переглянулись, и слово взял патриарх.
— Мартина просит тебя, Амр, не принимать во внимание беззаконное попрание наших договоренностей полководцем Мануилом. Этот отказавший тебе в дани мерзкий армянин действовал на свой страх и риск и без разрешения императорской семьи.
— Мануил — настоящий мужчина, — улыбнулся Амр.
Он и сам входил в Египет на свой страх и риск и вопреки грозным письмам Хакима, халифа и Али.
— Мы привезли золото, — волнуясь, произнес патриарх, — здесь больше, чем стоила дань. Возьми, и забудем об этом ужасном недоразумении.
Амр хмыкнул, поднялся и подошел к окну. Последние новости из Аравии заставляли его торопиться. Случись ему потерять свое место главного полководца, и джихад захлебнется, а слово Мухаммада так и не перешагнет за пределы Аравии и Египта. А мир, — он окинул взглядом горизонт, — мир был так огромен!
— Подойди сюда, святой отец, — повернулся он к патриарху.
Пирр поднялся и подошел к окну.
— Скажи, святой отец, — кивнул Амр в сторону упавших во время землетрясения каменных столбов, — ты смог бы проглотить хотя бы одного такого идола?
Пирр удивленно поднял брови.
— Зачем спрашивать, Амр? Человек на такое неспособен. Ты сам это знаешь.
— Очень хорошо знаю, — кивнул Амр. — И точно так же хорошо люди Египта знают, что Амр держит слово. Вы предложили мир, и я согласился и слово держал. Вы нарушили мир, и я двинулся на Александрию и слово сдержу.
— Но ведь всегда можно… — начал Пирр.
Амр упреждающе поднял руку и тряхнул головой. Прямо сейчас происходило нечто невозможное — то, чего быть не должно. И это следовало внятно разъяснить.
— Подожди, святой отец, — попросил он. — Ты — первый священник Византии. Я — воин. И ты — совесть всей страны — предлагаешь мне поступиться воинской честью? Аллах свидетель, то, что сейчас происходит, еще менее возможно, чем проглотить этого каменного идола!