Еретик
Шрифт:
Однако призыв его не встретил отклика за обильным столом. Заплывший жиром, багровый от прилива крови каноник Петр был увлечен бараньей ляжкой, заговорщически молчали архидьякон, патер Игнаций и бледнолицый доктор Альберти. Очевидно, в их тайных замыслах не находилось места для сановного пришельца. Мучительное молчание нарушил хозяин, на все лады расхваливая домашнее вино в античной амфоре, его цвет, букет и прозрачность. Только распаленный крепким напитком Яков продолжал с неутолимой ненавистью:
– Этого хотела бы и сплитская голытьба, им бы венецианских сеньоров посадить вместо нас, законных властелинов, им бы
Он поносил горожан, ругал их якобы состоявших на службе Венеции старейшин, но топор его ненависти был нацелен и на архиепископа, в котором он также заподозрил слугу дожа, ведь недаром в свое время его винили ускоки. Сеньского беглеца сразила эта молва, догнавшая его и здесь, в равной мере безумная и неистовая. Но должен ли он оправдываться, пораженный в спину скорее эхом, нежели прямым обвинением? В любом его начинании искали дьявольского умысла, никто из пылких полемистов не хотел понять с таким трудом оберегаемой им независимости. Вот и теперь полный смертельной злобы взгляд Якова обжигал его: ты тоже, ты тоже… Невысказанное оскорбление пронзило душу. Не было сил больше держаться. Надо вырваться из тисков этих подозрений, надо заставить их нарушить многозначительное молчание!
– Призываешь сюда, дворянин, ускокский меч, – начал он, и в горле у пего заклокотало. – А что он принес Сеню? Черную пиратскую славу, морскую блокаду венецианцев, гарнизон императорских карателей, прибывших с одобрения папы… да, да, раздосадованный папа Климент Восьмой писал императору Рудольфу и мне, тогдашнему правителю в Сене, чтоб я стал посредником и укротил свое бодливое стадо. Упоминание о письмах папы ошеломило присутствующих, припомнивших, как тот же самый папа Климент VIII покинул их на произвол судьбы после венецианской блокады с моря и осады Клиса турками.
Вечным проклятием суждено нам бытовать между большими державами, – вздохнул хозяин, вновь наполняя, как бы в утешение, стаканы своих гостей. И злобный Яков, смешавшись, умолк. То, что этот нечистый дух на Сеня сообщил о своем посредничестве между папой, императором, дожем и ускоками, переворачивало все представления доктора Матии. Он выглядел совсем подавленным. Да ведь то была его заветная мечта, чтобы папа и король хорватов и венгров любили и оберегали своих верных и храбрых пограничников, а сейчас этот незваный гость вслух заговорил о том, что они и сами давно знали. И лишь патер-иезуит не позволил себя смутить. Окинув ледяным взглядом сотрапезников, он предостерег:
– Нам, недостойным, неведомы причины, коими руководствуется святой престол. Мы веруем в его непогрешимость. Святой отец вкупе со святыми орденами объединит верующих и поведет нас в последнюю битву против нехристей во имя нашего спасения и освобождения всех христиан.
– Единство под властью римского папы? – изумленно спросил архиепископ. – Вы знаете, преподобный отец, сколько христианских стран уже отделилось от святого престола, а стремления иезуитов, начиная с самого Тридентского собора, восстановить единство христианской Европы на основе примата папы лишь
– Византия начала схизму, – патер Игнаций дрожал всем телом, – и посему греков постигло заслуженное возмездие. Отступники, избежавшие турецкого меча, вновь обретут истинную и спасительную веру…
– Не бывать тому, Игнаций, – прогудел его сосед, благородный дворянин Яков. – Наши православные крепко стоят за свои древние обычаи и за своих духовников. Это сохранило их от турецких злодейств. Лучше не касаться их святынь, раз уж они живут в мире с нами и совместно с нами выходят на турок.
– Православные незаконно вторглись в искони католические области… – начал доктор Матия, но Яков прервал его:
– Что ж, надо было позволить сажать себя на кол?
– Раз они сюда пришли, – рассудил архидьякон, – пускай признают нашу церковь.
– Не спешите, не спешите, – успокаивал спорщиков хозяин. – В этом деле не надобно иезуитских крайностей. По мне, так православные попы крепче наших, католических. Все низшее духовенство наше смердит, ей-богу, богомильством, отступничеством, гайдучеством.
Однако архидьякон вместе с патером Игнацием продолжали настаивать на том, что все христиане должны вернуться к истинным обрядам. Доминису стало не по себе при мысли о том, какое адское пламя раздоров пылает на этой границе с турками. Каждый из жителей этой окраины уже имел случай скрестить свой меч с дамасской саблей, и тот, кому удалось унести ноги, должен благодарить бога. Только твердая вера сохранила остатки хорватов на передней линии перед лицом врага, равно как и православные монастыри в горных захолустьях. Ужас охватывал примаса. Он видел себя со всех сторон окруженным папскими фанатиками, твердыми духом богомилами, православными беглецами, потурченцами, он находился в центре бушевавшего религиозного смерча.
– Во-первых, на нас, пастырях духовных, лежит обязанность ослабить и избыть раскол в церкви, разъединяющий христианские страны и вносящий смуту и ненависть в повседневную жизнь. Времена папы Григория Седьмого, когда двусторонним мечом светской и духовной власти добивались единства христиан, миновали. Вместо того чтобы насильственно навязывать некое единообразие, следует почитать традиционные различия и признавать равноправие всех церквей. Лишь пребывая в таком согласии, мы сумеем сокрушить завоевателя, жаждущего поглотить остатки христианской Европы… – так говорил Доминис, но его уже не слушали…
Группа всадников приближалась к северным стенам дворца Диоклетиана, когда густая тьма стояла над Каштелами. Ночевать вне этих стен было небезопасно, хотя турки из Клиса нападали реже, чем встарь, когда, бывало, они доходили до самых развалин Солина. В вечерней тишине над невидимым прекрасным заливом гудел колокол святого Дуйма, подобно броне накрывая клочок земли у самого подножия турецкой крепости. Да, в течение столетий оберегал он остатки прежних королевских земель, но сейчас в его торжественных звуках архиепископ улавливал грозные ноты, которые напомнили ему об ужасах Варфоломеевской ночи.