Еретики Дюны
Шрифт:
В восторге Тег выяснил, что он здорово наловчился читать Альму Мавис Таразу, даже когда она прикрывалась какой-либо маской.
— Твоя мать научила тебя большему, чем ей было велено, — продолжала Тараза. — Мудрая женщина, но еще одна еретичка. Хотя все мы, наверное, склоняемся к атому в эти дни.
— Еретичка? — он испытал мгновенное возмущение.
— Есть в Ордене такая приватная штучка, — сказала Тараза. — Нам предписано следовать приказаниям Верховной Матери с полной преданностью, Мы так и делаем, кроме тех случаев, когда не согласны.
Тел улыбнулся и сделал слишком большой глоток своего питья;
— Странно, — но во время этого, небольшого противостояния я обнаружила, что реагирую на тебя так, как реагировала бы на одну из наших. Сестер, — сказала Тараза.
Тег ощутил, как питье согревает его желудок. От него оставалось покалывание в ноздрях. Он поставил стакан на боковой столик и сказал, глядя на него:
— Моя старшая дочь…
— То есть Димела, да? Ты бы позволил нам заполучить ее, Майлс.
— Тут решал не я.
— Но одно словечко от тебя… — Тараза пожала плечами. — Ладно, все это в прошлом. Так что по поводу Димелы?
— Она думает, что я часто слишком похож на одну из вас.
— Слишком похож?
— Она яростно предана мне, Верховная Мать. Она, вероятно, не понимает наших отношений…
— Каковы наши отношения?
— Ты командуешь, я подчиняюсь.
Тараза посмотрела на него, направив взгляд поверх края своего стакана. Поставив стакан, она произнесла:
— Да, ты никогда по-настоящему не был еретиком, Майлс. Может быть… Однажды…
Он быстро заговорил, чтобы отвлечь Таразу от этих мыслей.
— Димела считает, что долгое использование меланжа делает многих людей похожими на вас.
— Вот как? Разве не странно, Майлс, что у нашего гериатрического зелья так много побочных эффектов?
— Я не нахожу это необычным.
— Нет, возможно, ты не счел бы это странным, — она допила свой стакан и отставила его в сторону. — Я сейчас говорю о том, что очень длинная жизнь приводила кое-кого из людей, тебя в том числе, к доскональному знанию человеческой природы.
— Мы живем дольше и наблюдаем больше, — отметил он.
— Я не думаю, что это настолько просто. Некоторые люди никогда ничего не наблюдают. Жизнь для них просто происходит. Они живут, цепляясь за косность своего существования, отвергая с гневом и возмущением все, что может возвысить их над этой ложной безмятежностью.
— Я никогда не был в состоянии рассчитать приемлемый баланс всех «за» и «против» спайса, — сказал он, имея в виду обычный для ментата процесс сортировки данных.
Тараза кивнула. Явно, у нее те же трудности.
— Мы, Сестры, более склонны двигаться к одной колее, чем ментаты, — сказала она. — У нас есть способы забирать из нее свой ум, но воспитание очень сказывается.
— Наши предки разбирались с этой проблемой, — сказал он.
— До спайса это было по-другому, — сказала она.
— Но жизни были так коротки.
— Пятьдесят, сто лет — это думается, не слишком долго но, все же..
— Наверное, они до упора уплотнят отведенное им время?
— О, по временам они были просто неистовы.
Он понял, что она делится с ним наблюдениями из своих Иных Памятей. Не впервые он причащался к этой древней науке. Его мать иногда делилась такими знаниями, но всегда как уроком. Что же делает сейчас Тараза? Учит его чему-то?
— Меланж — это многорукое чудовище, — сказала она.
— Не желаешь ли ты — порок, чтобы мы его не открывали никогда?
— Без него не существовал бы Бене Джессерит.
— И Космический Союз.
— Но не было бы и Тирана, не было бы Муад Диба. Спайс дает одной рукой и забирает другими.
— В какой руке находится то, чего мы хотим? — спросил он. — Разве этот вопрос стоял не всегда?
— Ты чудо, ты знаешь это, Майлс? Ментаты редко погружаются в философию. Я думаю, это одна из твоих сильных сторон. Ты, конечно, способен на сомнение.
Майлс пожал плечами. Этот поворот разговора растревожил его.
— Ты невесел, — сказала Тараза. — Но все равно — цепляйся за свои сомнения. Сомнения необходимы для философа.
— Так заверяют нас дзенсуннигы.
— На этом сходятся все мистики, Майлс. Не нужно недоценивать силу сомнений. Очень убедительно. Стори держит сомнения и уверенность в одной руке.
Весьма удивленный, он задал вопрос:
— Так что, Преподобные Матери практикуют ритуалы дзенсунни?
Раньше он этого даже и не подозревал.
— Всего лишь однажды, — ответила она, — мы достигаем экзальтированной и тотальной формы стори. Она включает каждую клетку.
— Спайсовая Агония, — решил он.
— Я была уверена, что мать тебе говорила. Очевидно, она никогда не объясняла тебе родства с дзенсунни.
Тег сглотнул комок в горле. Очаровательно! Она открывает ему новый взгляд на Бене Джессерит. Это изменит всю его концепцию, включая образ собственной матери. Они находятся от него на недостижимом месте, куда он никогда не сможет последовать. Иногда они могут думать о нем, как о сотоварище, но он никогда не может войти в их интимный круг. Он может притворяться, но не более. Он не будет схож с Муад Дибом или Тираном никогда.
— Предвидение, — сказала Тараза.
Это слово привлекло его. Она и меняет тему и не меняет ее.
— Я как раз думал о Муад Дибе, — сказал он.
— Ты считаешь, что он предсказывал будущее? — спросила она.
— Таково учение ментата.
— Я слышу сомнение в твоем голосе, Майлс. Предсказывал он его или творил? Предвидение бывает смертоносно. Люди, требующие предсказаний от оракула, на самом деле хотят знать цену китового меха на следующий год или нечто, столь же приземленное. Никто из них не хочет, чтобы ему предсказали всю его личную жизнь по минутам.