Еретики Дюны
Шрифт:
«Всего лишь ненадолго. Нас послала твоя настоящая мать».
Одрейд почувствовала ложь, но любопытство взяло в ней верх. Моя настоящая мать!
Последний раз она увидела женщину — единственную существовавшую у нее мать — раскачивающейся в окне с несчастным выражением на лице и руками вокруг тела.
Позже, когда Одрейд заговорила о возвращении к этой женщине, ее память-видение стала частью существенного урока Бене Джессерит.
«Любовь ведет к несчастью. Любовь — это очень древняя сила, в свое время служившая своим целям, но для сохранения человечества она больше не нужна. Запомни ошибку этой женщины — боль».
Одрейд предавалась мечтам, пока не достигла почти двадцати лет. Она действительно наконец вернется, когда станет полной Преподобной Матерью. Она вернется и найдет ту любящую и надежную женщину, найдет, хоть она и не знает никаких имен, кроме мама и Сибия. Одрейд вспомнила смех взрослых приятельниц, называвших эту женщину Сибией. Мама Сибия.
Орден, однако, разглядел в ней мечтательность и стал доискиваться до источника. Это тоже было включено в очередной урок.
«Мечтания, грезы наяву — это первое пробуждение того, что мы называем одновременным потоком. Это существенный элемент рационального мышления. Так можно очистить свой ум ради лучшего мышления».
«Одновременный поток». Одрейд сосредоточила взгляд на Таразе, сидящей за столом в этой утренней комнате. Травма детства должна быть упрятана в отведенное ей отдаленное местечко-память. Все это было далеко, на Гамму, планете, которую люди Дана перестроили после времен Великого Голода и Рассеяния. Люди Дана — в прежние дни Келадана. Одрейд твердо взяла в руки рациональное мышление, опираясь на Иные Памяти, хлынувшие в ее сознание во время Спайсовой Агонии, когда она на самом деле стала полной Преподобной Матерью.
Одновременный поток. Фильтрация сознания… Иные Памяти.
Какие же могучие инструменты дал ей Орден! Какие опасные инструменты! Все эти другие жизни таятся прямо за занавесом сознания, инструменты, предназначенные для выживания, а не для удовлетворения праздного любопытства.
Тараза говорила, считывая возникавший перед ее глазами материал:
— Ты слишком много копаешься в своих Иных Памятях. Это высасывает энергию, которую лучше сохранять.
Синие глаза Верховной Матери впились в Одрейд буравящим взглядом.
— Ты порой подходишь прямо к самой черте того, что способна вынести плоть. Это может навлечь на тебя преждевременную смерть.
— Я осторожна со спайсом, Мать.
— Еще бы тебе не быть! Тело вынесет лишь определенное количество меланжа, лишь определенное количество блужданий в прошлом!
— Нашла ты мой изъян? — спросила Одрейд.
— Гамму! — одно слово, равное целой речи.
Одрейд поняла: никуда не деться от травмы тех лет на Гамму. Те годы — слабое звено, которое должно удалить с корнем, низвести до разумно допустимого уровня.
— Но меня посылают на Ракис, — сказала Одрейд.
— И смотри, помни об афоризмах умеренности. Помни, кто ты есть!
Тараза опять наклонилась к своему дисплею.
«Я — Одрейд!» — подумала Одрейд.
В школах Бене Джессерит, где первые имена обычно терялись, списки учащихся составлялись по последнему имени. Подруги и приятельницы переняли обычай употреблять имя, стоявшее в списках. Они рано усвоили эту древнейшую уловку — сопричастность к секрету личного имени раскрывает силки, в которые ловится душевная привязанность человека.
Тараза, тремя классами старше Одрейд, была назначена «опекать» младшую ученицу — тандем, специально созданный учителями.
«Опекать» — значило руководить младшей, а также то, что при взаимоотношениях равенства некоторые самые необходимые основы закладываемых знаний усваивались лучше. Тараза, имевшая доступ к личному досье подопечной, начала называть младшую Дар. Одрейд в ответ на это стала называть Таразу Тар. Два эти имени приобрели некую неразрывную связь — Дар и Тар. Даже после того как Преподобные Матери их услышали и сделали им выговор, они порой допускали такую ошибку, хотя бы ради собственного удовольствия.
Одрейд, взглянув на Таразу, сказала:
— Дар и Тар.
Углы рта Таразы дрогнули в улыбке.
— Что есть такого в моем досье, что ты еще не изучила по нескольку раз? — спросила Одрейд.
Тараза откинулась и подождала, пока ее песье кресло приспособится к ее новой позе. Она положила сцепленные руки на стол и посмотрела на младшую.
«А ведь на самом деле она и не так уж моложе меня», — подумала Тараза.
Однако со школьных времен Тараза воспринимала Одрейд только как принадлежащую младшей возрастной группе, и возрастную пропасть между ними не скрыть никаким проходящим годам.
— Осторожнее поначалу, Дар, — сказала Тараза.
— Этот проект уже давно прошел начальную стадию, — ответила Одрейд.
— Но твоя роль в нем начинается только сейчас. А затеяли мы такое, чего раньше никто и не пытался.
— Узнаю ли я теперь полностью проект, связанный с этим гхолой?
— Нет.
Вот и все. Вся видимость высокого доверия и «надобности понимать» отменена единым словом. Но Одрейд поняла, что таков порядок, изначально заведенный еще с первого Дома Соборов Бене Джессерит, претерпевший за тысячелетия только очень небольшие изменения. Подразделения Бене Джессерит разделяются твердыми вертикальными и горизонтальными барьерами на изолированные группы, отсюда, с вершины, тянутся к ним нити единого командования. Обязанности — «предписанные роли» — распределены и исполняются отдельными ячейками. Задействованные в одной ячейке не знают, что делают их современники внутри других параллельных ячеек.
«Но я знаю, что в параллельной ячейке находится Преподобная Мать Луцилла, — подумала Одрейд. — Это подсказывает логика».
Она понимала необходимость такой, скопированной с древнейших тайных революционных обществ структуры — Бене Джессерит всегда рассматривал себя как постоянных революционеров. Эта революция была заторможена лишь Тираном — Лито II.
«Заторможена, но не отменена и не остановлена», — напомнила себе Одрейд.
— Насчет того, к чему ты приступаешь, — сказала Тараза. — Оповести меня, если ощутишь какую-либо непосредственную опасность для Ордена.