Еретики Дюны
Шрифт:
Альбертус отчаянно боялся.
— Почему ты говоришь такое, Преподобная Мать? — в его голосе послышалось разоблачительное хныканье.
— Не пытайся этого отрицать, — проговорила Одрейд. — Я просто диву даюсь, как легко мне и многим другим читать твои мысли. Ты по должности должен быть хранителем тайн и уж никак не расхаживать со всеми секретами, написанными у тебя на лице!
Альбертус упал на колени, пресмыкаясь перед ней.
— Но меня послали твои же люди!
— И ты был только счастлив прибыть сюда и решить, можно ли меня убить.
— С чего бы нам…
— Тихо! Тебе не нравится, что мы контролируем Шиану. Ты боишься Тлейлакса. Все дела могут быть забраны из ваших жреческих рук и то, что сейчас запущено в действие, вас страшит.
— Преподобная Мать! Что же нам делать? Что нам делать?
— Вы будете нам повиноваться! Вы будете повиноваться Шиане! Вы боитесь того, что мы затеваем сегодня? У вас есть более высокие цели чтобы бояться!
Она покачала головой в насмешливом отчаянии, зная, какой эффект произведет на бедного Альбертуса. Он скорчился под тяжестью ее гнева.
— Встань на ноги! — приказала Одрейд. — И помни, что ты — жрец и от тебя требуется правда!
Альбертус, опустив голову, с трудом встал на ноги. Она заметила, как он сник, приняв решение отбросить все увертки. Какое же это должно быть для него испытание! Обязанный блюсти себя перед Преподобной Матерью, которая насквозь его видела, он должен еще и должным образом быть почтителен к ее религии. Он должен предстать перед высшим парадоксом всех религий: «Бог знает!»
— Ты ничего не спрячешь от меня и ничего — от Шианы, ничего — от Бога, — грозно проговорила Одрейд.
— Прости меня, Преподобная Мать.
— Простить тебя? Не в моей власти прощать тебя, и не у меня ты должен просить прощения. Ты жрец!
Он поднял глаза на пылающее лицо Одрейд.
Парадокс полностью завладел сознанием Альбертуса. Бог наверняка есть! Но Бог обычно бывал очень далеко — и столкновения можно было избежать. Завтра — это еще один день жизни. Только и всего. И вполне можно было допустить несколько небольших грешков, может быть, одну-другую ложь. Просто на текущий момент. Или большой грех, если искушения очень уж велики. Предполагалось, что Боги более внимательны с великими грешниками. И всегда оставалось время принести покаяние.
Одрейд всмотрелась в Альбертуса сверлящим взглядом Защитной Миссионерии.
«Ах, Альбертус, — подумала она. — Сейчас ты стоишь перед таким представителем рода человеческого, для которого не существует секретов между тобой и твоим Богом».
Для Альбертуса его теперешнее положение мало чем отличалось от смерти — та же невозможность избежать высшего и окончательного приговора своего Бога. Это лишило его сил, отняло волю. Все его религиозные страхи пробудились и сфокусировались на Преподобной Матери.
Самым сухим тоном, не прибегая даже к Голосу, Одрейд проговорила:
— Я хочу, чтобы этот фарс немедленно закончился.
Альбертус попытался сглотнуть. Он понял всю безнадежность лжи, хотя у него и промелькнула шкодливая мыслишка: а не соврать ли? Он покорно поглядел на лоб Одрейд, где край головного убора ее стилсъюта туго впился в кожу, и проговорил голосом, немногим превышавшим шепот:
— Преподобная Мать, это только потому, что мы чувствуем себя обездоленными. Ты и тлейлаксанец отправляетесь в пустыню с нашей Шианой. Вы оба научитесь от нее и… — его плечи поникли. — Почему ты берешь тлейлаксанца?
— Так хочет Шиана, — солгала Одрейд.
Альбертус открыл и закрыл рот и ничего не сказал. Она увидела, как его затопляет понимание того, что есть.
— Ты вернешься к своим товарищам с моим предупреждением, — сказала Одрейд. — Само выживание Ракиса и вашего жречества зависит только от того, хорошо ли вы будете мне повиноваться. Вы не будете нам ни в чем препятствовать! Что до этих пустых измышлений против нас — Шиана же открывает нам все ваши злые замыслы!
Вот тогда Альбертус ее увидел! Он качнул головой и испустил глухой смешок. Одрейд уже успела заметить, что многие из жрецов находят удовольствие в поражении, но она не подозревала, что они могут саркастически улыбаться даже над своими собственными неудачами.
— Я нахожу твой смех надуманным, — сказала она.
Альбертус пожал плечами и постарался вернуть прежнее выражение своего лица, прежнюю маску. Одрейд различала на нем уже несколько таких масок. Фасады. Он носил их слоями.
Но глубоко под всеми этими защитными слоями скрыт осторожный себялюбец, истинный лик которого сумела разглядеть Одрейд.
«Я должна усилить его себялюбие», — подумала Одрейд и резко оборвала его, когда он попытался заговорить.
— Ни слова больше! Ты будешь ждать моего возвращения из пустыни. Пока что ты мой посланник. Доставь мое послание в точности, тогда ты получишь награду, даже большую, чем можешь себе вообразить. Не сумеешь этого сделать — переживешь муки Шайтана!
Одрейд внимательно наблюдала, как Альбертус поспешно покидал двор: плечи сникли, голова склонилась вперед, словно он быстрее хотел преодолеть расстояние, после которого его слова станут слышны родне. Одрейд подумала, что в целом это сделано хорошо: рассчитанный риск и очень опасно для нее лично. Она была уверена, что убийцы на балконах наверху ждут сигнала от Альбертуса. Сейчас страх, уносимый им с собой, так же опасно заразен, как любая чума, с чем Бене Джессерит прекрасно знаком за тысячелетия своих манипуляций. Учение Ордена называло это «направленной истерией». И сейчас Одрейд нацелила ее прямо в сердце ракианского жречества. На страх можно положиться, особенно теперь. Жрецы покорятся. Осталось бояться только нескольких еретиков, не боящихся заразиться страхом.
Мы знаем, что на предметы нашего осязаемого чувственного опыта можно повлиять по выбору: и по сознательному выбору, и по бессознательному. Это является доказанным фактом, который не требует от нас веры в то, будто некая сила внутри нас протягивает руку и касается мироздания. Я обращаюсь к прагматическим взаимосвязям между верой и тем, что мы определяем как «реальности». Все наши суждения страдают от тяжелого груза древних верований, перед которым мы, Бене Джессерит, склонны быть уязвимей большинства людей. Не достаточно то, что мы осознаем это и настораживаем себя против этого. Альтернативные интерпретации должны всегда удостаиваться нашего пристального внимания.