Эрхегорд. Забытые руины
Шрифт:
– Ну почему… – Миа пожала плечами. – Приезжали кромешники. Все обшарили. Вроде как ничего не нашли. Сказали, что город безопасен. Угрозы нет.
– Но люди все-таки сбежали. И не вернулись. – Мне хотелось бы рассказать Мие историю Нитоса с его тайной комнатой, но я сдерживал себя. Понимал, что придется слишком многое объяснять.
– Эльгинцы допрашивали беженцев. Ничего от них не добились. Большинство заявили, что увидели панику на улице, испугались, а когда начался исход, пошли за остальными. Получалось, что саму угрозу никто и не видел.
– Может, ее и не было, – усмехнулся Громбакх. – Этой угрозы.
– Может, и так, – согласилась Миа.
– И никто не пытался заново заселить Авендилл? – Я встал, увидев, что по дороге возвращается Теор.
– Пытались. – Миа тоже поднялась. – Нищие, бродяги, кочевники совались сюда, но без толку. Уходили. Да и как тут заселиться, если все дома подписаны на еще живых людей? Поговаривали, через пять лет после исхода можно было снять эту подпись через Правосудный двор, но… никто этим не занимался. А потом город наводнили рыскари. Думали здесь чем-нибудь поживиться.
– Поживились?
– Не знаю. Но сомневаюсь, что в последние годы сюда вообще кто-нибудь заглядывал.
– Перекресток близко! – радостно заявил подошедший Теор. – Осталось недолго. Скоро будет виден шпиль ратуши.
– Ты еще погромче крикни! – Гром нехотя встал. – Пусть весь город слышит.
– Тут никого нет, – улыбнулся Теор. – Если только рыскари. Но они побоятся нападать на большой отряд.
– Вот и ты побойся. Целее будешь.
– Где Тен? – спросил я.
– Наши следопыты пошли дальше. Хотят осмотреть подступы к перекрестку.
– А ты?
– А я устал ходить так медленно. – Теор присел на ступень рядом с Громом, по-паучьи широко расставил тонкие ноги, небрежным жестом заправил волосы за уши и вздохнул. – К тому же на пустой желудок. Хозяйка, конечно, добрая, ядом накормила. Но могла бы и лепешек подкинуть. Было бы неплохо.
– А лучше мяса. И пару бурдюков хмеля, – мечтательно согласился Гром.
– Наша новая подруга так и стоит? – Теор посмотрел на Шанни.
– Как видишь.
– Молчит?
– Как слышишь.
– Да…
Предполуденное солнце припекало. В последний день гумника лето решило напомнить о своих правах. Под небом, выбеленным тонкими облаками, гудел настоящий зной. Ничто не предвещало даже скромного дождя. Да и ветер едва заглядывал в город. В цаниобе было жарко. Хуже всего пришлось Грому в порпуне из стеганой кожи с толстой подстежкой. Изо дня в день ночуя под землей, прокатившись по метке бихчахта, искупавшись в колодце с затхлой водой, охотник, как и все мы, должен был источать зловоние, однако я почти ничего не улавливал. Вчера это удивляло. Теперь же я вспомнил ночной сон и понял, что так сказывается влияние Авендилла. В городе везде пахло одинаково: на улице и в домах, от стен и людей. «Та к пахнет в комнате, которую не проветривали пару недель. Сухая пыль, стоялый воздух».
– Не нравится мне, что она так стоит, – проворчал Гром, глядя на Шанни.
– А что? – удивился Теор.
– Видать ее за версту. Мало ли кто тут.
– Если здесь кто-то есть, то люди моего мужа, – напомнила Эрза.
Она прошла по ступеням мимо нас. Положила лук и колчан на дощатый пол заросшей веранды. Помедлив, заглянула в проем пустующего дома.
– Не ходи. – Нордис присел на нижнюю ступень.
Гирвиндионцу с его огромным ростом, низким широким лбом и густыми, сросшимися над переносицей бровями, не нужно было хмуриться, чтобы выглядеть грозным. Знавший Эрзу больше десяти лет, а теперь и защищавший ее по долгу крови, Нордис всегда следил за ней – здесь, в Авендилле, его забота усилилась вдвойне.
– Не собираюсь. – Эрза отмахнулась. – Хватило вчерашнего.
– Если она там и дальше будет выставляться, ее заметят, – опять проворчал Гром.
О том, что в Авендилле кто-то есть, мы заподозрили еще вчера, когда только вошли в городские ворота. Шагали осторожно, не зная, откуда ждать опасность, – продвигались еще медленнее, чем сейчас, на пути к ратуше. Громбакху и Тенуину не нравилось, что улицы выглядят безопасными.
Покосившиеся балконы с выломанными балясинами. Разрушенные торговые лавки. Горелые останцы парадных. Проломы в домах – такие, будто их штурмовали газырнами. Миалинта говорила, что жители оставили город в один день и больше сюда не возвращались, но все выглядело так, будто здесь шли бои. Не мог Авендилл даже за двенадцать лет настолько развалиться сам по себе.
Единственным украшением города были скульптуры, если только можно назвать украшением этих уродцев, слепленных из чешуек серого камня – каждая размером с ноготь большого пальца, шершавая и на удивление крепко пахнущая гарью. Их здесь установили уже после исхода горожан, будто кто-то хотел отпугнуть любого, кто задумает попасть в Авендилл. Так заботливый пахарь выставляет над своим полем безобразное соломенное чучело.
Я вчера насчитал больше десятка таких скульптур. Выполненные в человеческий рост, они беспорядочно стояли возле домов, в переулках. Все одинаковые, выполненные в одной манере. С грубыми лицами, громоздкими руками. И облаченные в рванину – настоящую одежду, будто снятую с пленников или нищих.
Поначалу Громбакх порывался отбить какой-нибудь статуе голову, заявляя, что они его нервируют, но следопыт отговорил его от этой затеи. Эрза посмеивалась над Громом, а потом ей, кажется, самой стало не по себе от присутствия этих уродливых изваяний.
Тенуин останавливался, склонялся к брусчатке, трогал ее кончиками пальцев. Приподнимал глиняные осколки. Принюхивался к наметенному сору. Всматривался в заросли кустов на обочине. Феонил, юный следопыт Эрзы, внимательно следил за каждым движением Тенуина. Остальным приходилось в напряжении ждать за их спинами.
Вскоре путь преградила глубокая воронка. Она обрывала улицу – от одного тротуара к другому. Ровные земляные стенки постепенно сужались, а на глубине в пять саженей оканчивались рыхлой насыпью.
– Что это? – спросил я охотника.
Громбакх, присев, коснулся пальцем внешних бороздок, потом ковырнул землю с внутренней стороны и промолвил:
– Свежая.
Других пояснений я не дождался.
Мы обошли яму. Я взглянул на ее дно, и на мгновение мне показалось, что рыхлая земля там чуть приподнялась и тут же опустилась – так приподнимается грудь человека, когда он глубоко вздыхает. Я ненадолго задержался, но повторного движения не дождался.