ERIKA
Шрифт:
Но на хлебушек зарабатывать надо как-то. Вот и устроился я в Группу охраны перевозимых грузов (сокращённо – Группа ОПГ, прикольная аббревиатура) на родной наш филейский завод. Отец помог устроиться, его на заводе все знали. Романтика, мужская работа, оружие боевое, поездки по просторам и весям – всё замечательно. Но то, что стал я теперь охранник, полумент какой-то, а не честный бандит – этого я как-то стремался перед филейской братвой.
Иду как-то я по посёлку, что раскинулся за нашими девятиэтажками. Гляжу, сидят на лавочке два моих корефана, с которыми не виделся с доармейских времён. Чуть тёпленькие сидят, хорошо им на солнышке, пригрелись. Поблёскивает заманчиво поллитровка, закусончик разложен. Подсел к ним, дал и себя уговорить выпить за встречу. Болтаем о том, о сём. Оказалось, все отслужили срочную – кто где, выпили и за это. Ну, думаю, сейчас начнут спрашивать – где работаю. Так и есть. Пришлось сознаться пацанам, мол, охранник я, грузы оборонные сопровождаю, так уж вышло. Они смеются: да ладно, не переживай. Оказалось, один из них главпочтамт охраняет, другой и вовсе в СИЗО вертухаем пристроился. Ну, кто бы мог подумать?!
А другого парнягу встретил, одноклассника, который всю дорогу пятёрочником да активистом в школе был, в институт поступать собирался, так вот – он в бандиты как раз и подался. В нормальные такие российские бандиты. Ну, кто бы мог подумать?!
Я так вам скажу: в начале девяностых у нас – простых пацанов из спальных районов в основном два пути было: либо в «менты», либо в «бандиты». А кто и в какой колоде окажется – заранее не угадаешь. Судьба всех нас причудливо перетасовала.
Заканчивая лирическое отступление, замечу: хоть мент, хоть бандит – все мы не Ангелы, конечно. Но почти в каждом бандите (или менте) можно хоть что-то человеческое отыскать. Карлос же… слов нет!
Кстати, Карлос собак не держал. Забота об имидже не входила в его приоритеты. Скверная слава самого жестокого беспредельщика – вот репутация, которая его вполне устраивала. Я помню, как ранней весной мы – повзрослевшие филейские пацаны, вернувшиеся кто из армии, кто из тюряги – хлестали в подворотне водяру. Дряное польское пойло в жестяных баночках по 0,33 литра задёшево продавалось в ларьках круглосуточно на каждом углу. Нарисованный на чёрном фоне череп в шляпе-цилиндре и название подходящее – «Vodka Black Death».
Уже стемнело, и наша компашка – человек шесть-семь – обосновалась за прилавком опустевшего мини-рынка по соседству с филейской баней. Мы громко ржали, вспоминая случаи из такой недавней ещё юности. Редкие прохожие делали изрядный крюк по грязи, стараясь загодя обойти место нашего маленького пикничка.
Но один прохожий – точнее прохожая, девушка – не испугалась, не стала делать крюк по грязи; неспешно приблизившись, смело прошла прямо сквозь наши ряды. Тёмные волосы, смуглая кожа, а фигурка – просто класс! Мы только присвистнули, но отпустить вслед сальную шуточку никто не посмел. Конечно, я узнал её, ещё бы! Жанна – наша школьная королева красоты, а кроме того спортсменка-парашютистка. Меня-то она, понятно, не помнила (ну, или делала вид, что не помнит), ведь я на пару лет младше, а по меркам школьным два года – разница громадная. Но время прошло, сейчас я уже не малолетка. Следовательно – есть шанс…
Проводив Жанну до самого угла (взглядом), я опрокинул в себя горькую. Пили по кругу. Когда в очередной раз стопарь поднял Тёмка Чирковских, по прозвищу Чирик – самый старший из нас, самый авторитетный (три судимости, две ходки, пять годков за колючкой) – из темноты выплыл Карлос!
Откуда он взялся, куда шёл? Встреча с ним всегда сулила неприятности; вопрос был лишь в том, как свести эти неприятности к возможному минимуму. Карлос подрулил, и мы смолкли. Приподняв модные зеркальные очки, громила внимательно осмотрел каждого. Алкоголь туманил мне голову, но холодок опасности пробежал по спине.
– Какого хрена тут ошиваетесь? – хриплый негромкий бас Карлоса показался мне похожим на приближающийся издали громовой раскат. Риторический вопрос повис в густом сумраке подворотни, словно топор, подвешенный на верёвке. Неловкое молчание затягивалось. Что у него на уме? Что нам делать? Хотелось поскорее уйти, но, не подставив себя – как? Карлос мог докопаться до чего угодно. Мы напряжённо ждали.
Из открытого мусорного контейнера доносилось жалкое мяуканье. Где-то вдали, проскрипев, грохнула подъездная дверь. За неживым двухэтажным зданием общественной бани протяжно гудел мотовоз, волокущий гружёный вагон с «Двадцатки»10.
– Я что, не ясно спросил? – Карлос в упор смотрел на Чирика, застывшего с поднятым стопарём. Чуть разинутый Тёмин рот открывался всё шире, челюсть медленно отвисала. И в этот момент его пальцы разжались; стеклянный стопарь с водкой, выскользнув, звонко шлёпнулся об асфальт.
Карлос медленно опустил взгляд, все мы последовали его примеру.
Несколько долгих секунд с ужасом разглядывали забрызганные водярой белые кроссовки Карлоса, присыпанные поблёскивающими в сумерках мелкими осколками стекла. Ну всё, приплыли! Даже не глядя на Тёму, я чувствовал: парень застыл, словно чахловицкий истукан. Вся жизнь Тёмина стала вдруг грустной и мрачной. Карлос мог наказать очень жёстко – беспредельщик, он не только в Африке, он и на Филейке беспредельщик. Часто Карлосу и повод не требовался, чтобы, поставив на пожизненный счётчик с процентами, растущими в геометрической прогрессии, превратить случайного прохожего буквально в раба. А тут такое!
Карлос медленно поднял голову, все мы последовали его примеру.
Но на громилу никто не осмеливался посмотреть, взгляды наши блуждали по сторонам. Что чувствовал в эти мгновения Тёма? Наверняка ему проще было бы в четвёртый раз выслушать приговор народного судьи и окунуться в привычную атмосферу ИТК, чем услышать то, что, возможно, объявит сейчас Карлос. Как после рассказывал сам Чирик, он тогда мысленно простился со всеми нами, с пьяной беззаботной филейской своей жизнью, с Надькой – чиксой, склеенной им на ОЦМ-овской дискотеке лишь две недели назад. В голове его крутилась только одна мысль: в бега! – подальше от Карлоса и проблем, связанных с ним. Но уйти в бега – дело непростое. Нужно где-то жить, нужно как-то добывать бабло. Бега – это верный шаг к очередному сроку…
Карлос, опустив на глаза очки (в них отражалась растерянная Тёмкина рожа), скривил губы:
– Ну, ты и дурик! – прохрипев, он рассмеялся недобро. Все мы, включая Тёму, послушно негромко поржали (словно нам было весело!). Карлос же кратко бросил:
– Валите по-бырому!
Дважды повторять не пришлось. Нас сдуло как ветром! Даже почти полная баночка «Чёрной смерти» и нехитрая закуска – чипсы «Лейс» – остались брошенными на прилавке. Возможно, с утра пораньше это богатство обнаружит какой-нибудь алкаш, жаждущий опохмелки – пусть порадуется! Нас уже это не волновало. Пережив стресс, чуть заикаясь, Чирик сказал:
– Думал уж хана мне, спросит сейчас: хочу ли узнать, почему его Карлосом прозвали.
– И почему же? – поинтересовался я простодушно.
– Хрен знает. То есть, никто, кроме самого Карлоса не знает, почему его так прозвали. Но ходят слухи, что Карлос рассказывает эту историю только тому, кого собирается грохнуть! Перед смертью жертве своей рассказывает. Выпьем ещё?
Но интерес к «продолжению банкета» я потерял. Мы разошлись по домам.
Слегка пошатываясь от действия польского пойла, зашёл я в нашу стандартную квартиру-трёшку. Погладил подбежавшую собаку – немецкую овчарку Флору, она ласкалась, повизгивая. Флоре было тогда лет семь или восемь – возраст для собаки приличный; давно не девочка, но и не старушка. Все эти годы, со щенячьих соплей, жила она здесь, став, без преувеличения можно сказать, членом семьи. А семья была самая обычная: отец, мать, старший брат, я. Ну и собака – наша домашняя овчарка – как без неё? Именно домашняя! Флора имела характер хитроватый, но добрый, ласковый; к тому же, если честно, была она большой трусихой, но мы её очень любили.