ERIKA
Шрифт:
Закончив тираду, слегка ошалел. «Это что? Это я сейчас Карлосу угрожал!? Похоже, я спятил!» Ладони вдруг стали влажными. Алкоголь, бурлящий по венам, не помогал. Предательская дрожь в коленях…
Карлос, по-прежнему сидя ко мне спиной, жевал очередную пельменину. Я начинал сомневаться – дошло до него то, о чём я долго так распинался? А если вдруг «не дошло» – может, оно и к лучшему! Наконец, отложив ложку, бугай медленно развернулся. Одного взгляда хватило, чтобы понять: дошло! Но все мои угрозы для Карлоса – пустой звук. А сам факт того, что какой-то сопляк смеет его величеству угрожать, разозлил бандюгана, да так, что это не злость была уже, а ярость дикая. В эту секунду я пожалел о своей глупой затее – пугать Карлоса (уж лучше надо было сразу нападать без предупреждения, раз решился). Его лицо стало пунцовым, правая рука медленно потянулась за пазуху. В гробовой тишине я услышал хриплый бас:
– А знаешь ли ты, мразь, почему меня прозвали Карлосом?
«Вот дерьмо! Кажется, он меня сейчас грохнет!» Я глянул на Дениску и обнаружил его скукожившимся, завалившим голову на бок, дрожащим, словно осиновый лист на ветру. Но я-то знал уже, что сие значит! А Карлос не знал. Он видел перед собой трусливую шавку. Он, сердешный, полагал, наверное, что собака на пару с хозяином сейчас обосрутся от страха. Впрочем, я-то, надо признать честно, недалёк был от того, чтобы в штаны наложить. Но до того лишь момента, пока не увидел Дениску-Охотника! А как увидел – взбодрился и ответил чуть нагловато:
– Слушай, Карлос, ты, наверное, считаешь историю эту про своё погоняло увлекательной, но мне она как-то по барабану. Давай договоримся: расходимся миром и никто из нас никому ничего не должен.
– Ша! Ты, сучара, по жизни мне теперь должен! – обалдевший от моей наглости Карлос, вытащил обратно из-за пазухи пустую руку, чтобы помочь ей поднять свою массивную тушу. Опёрся рукой о стол, вставая. В это мгновение Дениска молча бросился на врага. Я не держал бультерьера.
***
Когда тащил домой озверевшего, рвущегося обратно в рюмочную Дениску, прохожие оборачивались. Окровавленный, разъярённый бультерьер – зрелище не для слабонервных! На белой шерсти багряная кровь смотрится дюже эффектно! Злая акулья морда, широкая грудь его, передние лапы пса, отчасти даже спина – всё было перепачкано кровью. Крови было много. И вся эта кровь – кровь Карлоса!
С большим трудом тянул я рассвирепевшего бультерьера вдоль улицы Дзержинского к углу дома, чтобы скорее свернуть во двор. Завывая сиреной, мимо нас протарахтел серый УАЗ-буханка с красными крестиками по бокам. «Скорая помощь» оказалась на сей раз действительно скорой. Сейчас и ментовская прикатит! «Быстрей же, сматываться надо, быстрей!»
Очутились в квартире, и первым делом я затащил Дэника в ванную. Включил тёплый душ (купаться в холодной воде бультерьеры не любят). Кровь Карлоса, смываемая струями, медленно утекала в канализацию. Я тупо пялился на эту красную субстанцию, тёкшую не так давно по венам моего врага. А перед глазами всё стояла та страшная картина: Карлос, валяющийся на полу забегаловки, вопящий от боли. И грызущий его бультерьер! Зажмурив глаза, проигрывал я случившееся в рюмочной с самого начала.
Итак, Карлос допустил одну большую ошибку. Оставив за пазухой пистолет, он вытащил пустую руку, чтобы подняться, опираясь ею о стол. Тут-то Дениска и бросился в атаку. Вначале бультерьер врезался в ту самую руку, но неудачно – рукав толстого кожана помешал ухватиться за плоть как следует. Поднявшийся во весь рост Карлос стряхнул пса, пнул его мощно, так что Дениска на метр отлетел. И вновь бандюган сунул руку за пазуху. А дальше – всё! В следующее мгновение бультерьер вцепился (на этот раз мёртвой хваткой!) Карлосу между ног. Вгрызся ему туда, орудуя зубами, сжимая и перемалывая мясо, давя через клыки и резцы всеми своими двадцатью девятью атмосферами.
Пёс кромсал и кромсал моего обидчика. Рвал, грыз, пилил, всё глубже и глубже врезаясь Карлосу в промежность. Похоже, от дикой боли Карлос позабыл не только о пистолете, он позабыл обо всём. «Охереть! – мелькало в моём сознании, – да он ему сейчас всё там выдерет!» Кровище хлестала, брызги (слюна пса вперемешку с кровью бандита) разлетались по сторонам. Я почувствовал что-то липкое на подбородке. Проведя по нему, обнаружил на руке багряные разводы. Тупо смотрел я на испачканную ладонь под ужасный аккомпанемент: клацающие челюсти, рычание, чавканье. А тут ещё завалившийся Карлос, дёргаясь на полу, словно его било током, начал вопить. Как он орал! Этот хрипяще-завывающий визг-вой шокировал меня едва ли не больше, чем само зрелище кастрации человека собакой.
Как отцеплял бультерьера от палача, ставшего неожиданно для самого себя жертвой – почти не помню. Сколько времени мне на это потребовалось? Скажу лишь одно: буковая доска, конечно, пригодилась, без доски бы вообще никуда. Но чтобы засунуть её меж собачьих зубов – тут пришлось мне изрядно помучиться! Карлос, валявшийся на полу, словно кит, выброшенный штормом на берег, всё ж таки в эти минуты мучился гораздо сильнее! Помню, глянув, бандюгану меж ног, содрогнулся – разодранные штаны вперемешку с кровавым месивом – меня замутило так, что колени ослабли, и я еле удержался на ногах…
Закончив помывку, вытащил ставшего вновь белоснежным бультерьера. Внёс моего спасителя торжественно на руках в гостиную, аккуратно поставил на пол. Пёс обрызгал меня, отряхнувшись, как всегда, до того, как успел я накинуть на него собачье полотенце. «И почему я никогда не вытираю его прямо в ванной?»
Чистый и свежий бультерьер почему-то вызвал в воображении образ хирурга-маньяка в белом халате. Только вместо скальпеля у нашего хирурга имелось другое орудие – острые зубы. Но на сей раз небольшую медицинскую операцию должен был провести я. Достав щипцы и перекись водорода, начал выдёргивать из морды «хирурга» засевшую занозину. Р-р-раз! И острая щепка выдернута из губы. Я поднёс ватку с перекисью к такой страшной и такой уже родной Денискиной морде. Пёс показал зубы.
– Да ладно! – удивился я. – На хозяина рыпаться – себе дороже!
Улыбаясь, по-свойски, вновь попробовал обработать рану. И услышал низкий тихий утробный рык. Краем глаза заметил, как тревожно навострила уши Флора, наша домашняя овчарка.
– Ты чего, братец, попутал что-то? Я твой хозяин, лечу тебя. А это перекись! – я сделал движение рукой с ваткой к морде бультерьера, но в десяти сантиметрах от пасти рука сама остановилась. Пёс не рычал, не показывал теперь зубы, а как-то скукожился самую малость, да и голову на бок чуток завалил. Флора, спешно поднявшись, бочком-бочком выпорхнула в коридор.
Что чувствовал я в это мгновенье? Помню, мелькнуло в голове: «Я один здесь в квартире и челюсти Денискины разжимать некому». Тут же, отдёрнув руку, я, как ни в чём не бывало, молвил:
– Ладно. Не хочешь – как хочешь, хозяин – барин.
Стараясь сохранять видимость спокойствия, вышел из комнаты. Сердце колотилось так, словно я только что из пасти аллигатора вырвался. «Может это сцена с Карлосом на мои нервы так сильно подействовала? Хозяин – барин. Но хозяин-то, по идее, здесь я. Или уже не так?»