Ермак

Иванов Анатолий Степанович

— А меня князь Юмшан теперь лошадьми разорвет, — снова проговорил Игичей.

— Не бойсь, в обиду не дадим, — сказал Ермак, наливая вино из кувшина. — Вот что, атаманы и есаулы… Надо бы чем-то одарить нашего хозяина, посуды там какой дать, из одежды что…

— Да, да, дарить… — Игичей закивал головой и вышел из лачуги.

Заворихин со звоном бросил кость в медный таз, вскочил:

— Мы лобызаться, что ли, с сибирскими людишками приехали?! Или ясак с них брать? Отвечай, атаман! — И шагнул к Ермаку.

Ермаковцы

вскочили было.

— Сидеть! — рявкнул Ермак. Поднялся, пошатываясь. Взял Заворихина одной рукой за грудки, сильно тряхнул. — Ты, пес паршивый! С кого ты тут ясак брать собрался? С Игичея? Аль мало у него сожрал-выпил? Иль тебе Строгановы наказ такой дали — злобить люд сибирский, чтоб нас сгубить? — Ермак отбросил Заворихина, тот плюхнулся на свое место. — С кого надо — ясак брать будем. Только измываться над черным людом я не дам! Запомните все это!

В это время Игичей ввел в юрту совсем юную свадебно разодетую узкоглазую девушку с опущенной головой.

— Моя дочь это… Славному Ермаку подарок… На всю ночь.

Установилось всеобщее молчание.

Ермак медленно опустился на свое место. Отец подтолкнул дочь, она покорно распласталась перед Ермаком, уткнула лицо в ковер у его ног.

— Бери, бери, — прошептал Игичей. — Иначе кровно обидишь.

Ермак протянул руку, погладил девушку. Она вскинула лицо — глаза были заполнены обиженными детскими слезами, взгляд умолял о пощаде.

— Как звать тебя?

— Сузге! — тихо проговорила девушка.

— Ступай домой, Сузге.

Ермак помолчал и поднял хмурый взгляд на Игичея.

— Такой древний обычай, — оправдываясь, пробормотал отец.

— Я знаю, казачки с местными девками без зазору балуются, — проговорил атаман. — Отныне строго указать: кто такой подарок примет или баб здешних будет силой брать — покараю донским законом.

Вереница стругов вытянулась по реке.

Вдруг с ертуального (передового) стружка ударил тревожный сигнал трубы.

По закону Ермака сигнал повторяется на атаманском струге. Казаки спешно изготавливаются к бою — зажигают фитили, надевают шлемы, затягивают ремни доспехов.

С берега послышался нарастающий гул, земля загудела от топота множества лошадиных копыт. С воем, визгом, свистом, гиканьем несется по отлогому пустынному левому берегу лавина татарских всадников. Солнце сверкает на шлемах и кольчугах воинов.

— Озверели! Неужели вплавь на струги кинутся?! — воскликнул, крестясь, Заворихин.

Однако татары, приблизившись к двум передним стругам, осыпали их тучами стрел и повернули назад. Стрелы льются дождем. Они поразили двух казаков на атаманском струге, впились в борта, в мачты, в нескольких местах пробили навес из парусины.

Запела труба. Борта передних стругов окутываются дымками выстрелов. Пули достают удаляющихся татар, несколько всадников и коней падают. Но с берега накатывается новая

лавина конников. Казаки торопливо заряжают пищали, раздается несколько выстрелов, но тучи стрел вновь осыпают атаманский струг, падает за борт со стрелой в шее еще один казак. Вторая лавина всадников скачет прочь, а навстречу ей несется третья…

— Труби — прижаться к правому берегу! — кричит Ермак, стоя под походным знаменем во весь рост.

— Поберегся бы, атаман, — сказал Черкас Александров, забивая пыж.

Струги приближаются к правому берегу, крутому и заросшему деревьями, но оттуда тоже полетели тучи стрел.

— А, черт, лупи их!

Ударил залп пищалей, несколько татарских лучников падают с наклонившихся над рекой деревьев в воду.

Ермак отбросил впившуюся в кольчугу стрелу.

— Здесь нам не высадиться… Давай к левому.

Опять заиграла труба. Мерно ударил барабан. Цепочка казацких стругов, изрыгая дым выстрелов, приближается к пологому левому берегу, казаки с обнаженными саблями, с пищалями, бердышами и копьями спрыгивают в мелководье и на песчаный берег навстречу заходящей для новой атаки огромной лаве татарских всадников…

…Перед Кучумом распластался на ковре мурза Баянда в окровавленной одежде.

— О, великий! Неверные разбили наше войско на реке Туре…

Кучум вскочил, вскричал в бешенстве:

— Шайтан, видно, помогает им! Передать Маметкулу — пусть быстрее укрепляет Подчеваш!

— Не волнуйся, великий хан, — склонился карача. — Пока жив карача, русские не пройдут к Иртышу.

Ночь. Заякоренные струги покачиваются на реке. На некоторых горят факелы, роняя в черную воду желтые куски огня.

Из темноты ночи к одному из стругов на легкой лодке подгреб какой-то человек. Его подняли в струг. Ермак и атаманы окружили приехавшего, который начал взволнованно говорить. Это был Игичей.

— Мой далеко плавал. Везде татары кричат: «Русский идет». А сами как звери по кустам прячутся, чтоб оттуда стрелу пускать.

Даже раненые приподнялись, чтоб услышать рассказ вогула.

— А Алышай, поручник Карачи, перегородил реку цепями, караулит русских, что в Иртыш не выплыли.

— Вот это и неведомо бы нам было… — проговорил Ермак.

— И в Азове цепи на Дону татары ставили, да казак, что налим, и через цепи плывет… — сказал как отрубил Брязга.

— Ну что ж, будем думать, как перехитрить их, — нарушил молчание Ермак.

В предутренней тишине, когда над лесом нежно зарумянился край неба, из-за меловых утесов показались распущенные паруса стругов. Паруса растут, розовеют на солнце. Уже отчетливо видны фигуры казаков на стругах…

…Замерло на берегу татарское войско.

…Лишь небольшие водяные буруны указывают те места, где натянуты кованые цепи.