Ермак
Шрифт:
В разных местах покачивались на древках иконы и казацкие знамена, под которыми стояли бывшие холопы челядь бояр, обнищавшие крестьяне. Вся эта деклассированная вольница уже хмелела в предчувствии богатой добычи. Ермак, Иван Кольцо, другие атаманы и есаулы стояли впереди под иконой-знаменем дружины, на которой архангел Михаил, одетый в доспехи русского воина и восседавший на крылатом огненном коне, поражал копьем дракона.
Все трое Строгановых и Ермак прошлись перед казачьим войском, остановились.
Из-за лабаза вышло человек 50 стрельцов во главе с Анфимом
— Эт что? Ваши приглядыши за мной будут? — спросил Ермак.
— Ты что, Ермак Тимофеич! — Семен Строганов обидчиво покачал головой. — Проводники и помощники тебе. Пушницу, всякий ясак с ними отправлять нам будешь… Ну, с Богом. Снарядили мы дружину твою вроде справно, а коней, сколь потребуется, тама брать будешь.
— До зимы с Кучумкой, глядишь и разделаешься, — сказал Никита.
— Грузитесь, — буднично сказал старший Строганов, опираясь на костыль.
Один за другим переполненные людьми и снаряжением струги выгребают от пристани на стремнину, там распускают паруса и убирают весла. Ветер ходко гонит лодки вниз по течению.
На последний струг садятся Ермак с Иваном Кольцом. Ермак оглянулся, снял шапку.
Трое на берегу стояли недвижно Лишь старый Семен чуть качнул бородой.
Подбегает стрелец, подает свернутую в трубку грамоту.
— От чердынского воеводы князя Василия Перепелицына.
Максим берет грамоту, разворачивает.
— Чего там? — спросил Семен.
— Кучумов царевич Алей к Чердыни подступил. Воевода помощи просит… Ермака-де пришлите с казаками.
— Ишь, прознал уже, царская лиса… Да иначе, отобьется как-нибудь Васька, — сказал Семен.
Струги меж тем уплывают все дальше. Вот уже передние стали уходить за излучину.
— А этот Ермак-то… Узнал я его, — усмехнулся вдруг Семен. — Ермошка эт Тимофеев, беглый холоп наш.
Никита вскинул изумленно брови. Максим произнес:
— Разбойничек разбойничками и верховодит!
— Надо ж бы тогда… в цепи его! — воскликнул еще раз Никита.
Семен Строганов усмехнулся:
— А вот погромит Сибирь — тогда и в цепи. Да и вернется ли еще он из Сибири-то поздорову? Одно дело — зима лютая, а к тому же силенок-то у Кучума поболе, чем я ему сказывал.
Последний струг, на котором плыл Ермак, скрылся за поворотом реки.
…И вот уже икона-знамя Ермака — одетый в доспехи архангел Михаил, поражающий с коня извивающегося дракона, медленно плывет вдоль диких и пустынных таежных берегов…
Часть вторая
НЕИЗВЕДАННАЯ СИБИРЬ
Плывет медленно на фоне таежных зарослей икона-знамя Ермака — архангел Михаил, поражающий копьем дракона, дикие берега оглашает казачья песня:
Бережочек зыблется, ДаПадают и падают в воду десять пар черных весел. Медленно движется против течения тяжелый речной струг. За ним второй, третий — всего двадцать судов. Половина за них легких, 6—12 загребных весел, остальные тяжелые, двадцати-весельные. В легких — по двадцати человек, в тяжелых — до сорока и более. Да в каждом всякое боевое снаряжение и продовольственный припас — суда низко осели. На стругах поставлены паруса, но они еле полощутся, потому спины гребцов взмокли.
Еще весело палит солнце, но кое-где на берегу светятся желтые верхушки берез, несильный ветерок срывает отжившие листы и сорит ими в воду…
…Сотвори ты, боже, Весновую службу! Не давай ты, боже, Зимовые службы! Зимовая служба — Молодцу кручинно Да сердцу надсадно…— Меняйсь! — звучит команда пятидесятника, и гребцы садятся к котлу с кашей, уступив весла другим казакам.
…Один желтый листок упал в чашку с кашей, стоящую перед Ермаком. Он взял листов, повертел в пальцах.
— Хлебнем нынче, однако, мы зимовой-то службы.
— Не опасайся, Ермак Тимофеевич, до зимы ишо далеко, а Кучумово царство уж рядом! — взмахнул ложкой Заворихин. — Маленько вверх подняться по Чусовой, да по Серебрянке-реке верст с полтораста ишо…
— Маленько! — подал голос Мещеряк.
— За недельку доскребемся, — уверил Заворихин. — Там большие струги придется бросить, а малые на руках перенести в речку Баранчу… Десять верст всего. А та Баранча уже вниз, течет, в Сибирь, в Тагил-реку вливается. А Тагил — в Туру, а Тура в Тобол, а Тобол в Иртыш… И тут тебе и Кучум!
— Тагил — в Туру, Тура — в Тобол… Тьфу ты, язык сломаешь, — бросил ложку Мещеряк. — А сколько всего вниз-то пути?
— Да там-то всего ничего, верст тыщу, с крюком.
— А крюк-то велик ли?
— Да не-е, верст двести, с крючочком.
— Што это все пути в Сибири с крючочком?
— Для точности.
Ермак поправил накинутый на плечи охабень красного сукна, прошел на нос струга, поставил ногу на борт, вглядывается в даль.
Туман, моросит дождь.
Струг тряхнуло. Люди привскочили, и сошедшиеся с обоих берегов кедровые ветки скинули с них шапки.