Эрнест Хемингуэй. Обреченный победитель
Шрифт:
В тот день мы поймали восемь дельфинов, каждый не менее двадцати пяти фунтов, а также девять пеламид, несколько барракуд и скумбрий. Семь рыб-парусников мы упустили, ведь гости не были знакомы с техникой лова на ослабленную леску.
На обратном пути домой Эрнест был болтлив после скотча, но ощутил, что необычное чувство тоски стало зарождаться в нем. Что-то действительно съедало его, и ему нужно было вырвать это из своей души. Он любил все до определенного момента, а потом это переставало представлять для него что-либо хорошее уже навсегда. В нем сидело давнее стремление поехать в Африку, и он начал понимать, как мало он заботился о том, что было для него так важно всего лишь несколько часов назад. Я делал много пометок в своем блокноте
– Послушай, Барон, – начал он, – в течение последних нескольких месяцев мы узнали многое о рыбе-парус-ник. Нам их ловить гораздо легче, когда мы ловим на блесну, двигаясь в западном направлении. Это потому, что они идут в этом направлении. А вокруг этих районов, – он указал три области на морской карте, – у нас клюет постоянно. Здесь все дело в рельефе дна, а не в течении, поскольку мы и так в нем находимся. Ты не можешь ловить рыбу в океане вслепую, как ты делал это в горном ручье. Я думаю, что рыба движется в западном направлении, чтобы пройти через Гольфстрим между маяком Ребекки и Тортугасом. Тем же путем танкеры идут в Тампико. За это лето мы поймали больше, чем прошлой зимой все профессионалы из знаменитой рыболовецкой компании Флориды. Сейчас у рыб лучшие условия для кормежки, и мы уже начали формироваться как экипаж настоящей рыболовецкой машины. – Эрнест похлопал по борту «Пилар».
– Машина что надо, – согласился я, – я лишь надеюсь, ты не разочаруешься в экипаже или придумаешь еще какое-нибудь занятие по душе.
– Я никогда в тебе не разочаруюсь, Барон, потому что ты энергичный и тебе наплевать на трудности. Но почти все это чушь собачья по сравнению с Африкой. Лишь там я понял, что мне нужно.
– Когда подцепил дизентерию, – съязвил я.
– Черт с ней, с дизентерией. У меня только одна жизнь, и, ради Христа, я хочу побывать там, где мне интересно. Я не ощущаю никакой романтики на Американском континенте. Он меня нисколько не вдохновляет. Сейчас я просто хочу сколотить достаточно денег, чтобы вернуться в Африку. Я упорно работал, написал несколько хороших рассказов и буду продолжать заниматься этим, хотя на прошлой неделе у меня все из рук валилось. Но сейчас я могу говорить об этом в прошедшем времени. Сейчас я прихожу в норму, и писатель во мне еще как будто не умер.
– Может, тебе взять на борт Гертруду Стайн? Она покажет тебе, как управляться с делами, – подшутил я над ним.
– Ну конечно, – рассмеялся он, – уж порядочек будет отменный. – Он замолчал на мгновение, затем продолжил: – Я действительно учился у этой женщины. И в то же время я учился у Джойса и Эзры. Гертруда была прекрасной женщиной, пока у нее не появились эти странности. До этого она была чертовски хороша. Но потом она начала думать, что любой хороший человек странен сам по себе. С этого момента она изменилась в худшую сторону и убедила себя в том, что человек со странностями непременно должен быть хорошим. Но пока с ней не случилось этого помешательства, я многому научился у нее. – Эрнест сделал большой глоток. – У Андерсона я тоже кое-чему учился, но непродолжительное время. А Лоренс показал мне, как описывать ландшафт.
На минуту Эрнест замолчал, вслушиваясь в рокот двигателей и наблюдая за поверхностью воды. Затем он произнес:
– Но боже, книга, которую Стайн издала в прошлом году, полна злобного вздора. Я всегда был к ней чертовски терпеливым, до тех пор пока не получил пинка под зад. Ты думаешь, она действительно верит в то, что научила меня, как нужно писать те названия глав для книги «В наше время»? Она считает, что она или Андерсон показали мне, как надо писать первую и последнюю главы романа «Прощай, оружие!». Или книга «Холмы, подобные белым слонам», или описание фиесты в «И восходит солнце»? Вот черт. Конечно же я обсуждал с ней книгу. Но это было через год после того, как я ее написал. Я ее даже не видел с 21 июля, когда я начал писать, по 6 сентября, когда работа была завершена. Но что меня действительно взбесило,
Последовала еще одна непродолжительная пауза. Потом он добавил:
– И в довершение всего она назвала меня трусом. Но ты знаешь… Я все равно оставался терпимым и добрым, даже после того, как она перестала быть мне другом. Ты мог бы сказать, что тот прошлый год не был для меня самым счастливым из-за Стайн и Макса Истмена из издания «Нью репаблик». Но во всяком случае, я писал хорошо. Даже не знаю. Может быть, это частично привело к тому, что сейчас Африка для меня кажется чертовски привлекательной.
Эрнест громыхнул кубиками льда в своем пустом стакане:
– Ты не приготовишь мне еще выпивки, Барон?
Глава 8
Как-то утром того лета Эрнест поздно пришел на борт судна. Его сопровождал крупный, серьезного вида молодой мужчина, с осторожностью оглядывавшийся вокруг.
– Сегодня никакой рыбалки, Барон, – сказал мне Эрнест. – К тому времени, когда мы достигнем Гольфстрима, поднимется сильный ветер.
Не было заметно, что это его расстроило. Он почему-то ухмылялся.
– Познакомься с новым товарищем по плаванию, это Арнольд Самуэлсон. А это мой младший брат.
Арнольд будет жить на борту, – продолжал Эрнест, – он пришел сюда учиться писательскому искусству. А сейчас, ради бога, наведите порядок на судне, а не то я вас обоих вышвырну отсюда.
Арнольд приехал сюда на попутных машинах, чтобы расспросить Эрнеста об особенностях профессии писателя. Я узнал, что он несколько лет проучился в государственном университете на Среднем Западе, работал на уборке урожая и в газете, прежде чем добрался до Ки-Уэст. Он решил, что его жизненный опыт позволит ему хорошо писать, и если кто и может поделиться с ним полезной информацией, так это Эрнест. За все годы писательского творчества к Эрнесту никогда не приходил незнакомец и не говорил настолько многословно:
– Вы знаете, как это делать, а как насчет того, чтобы показать мне?
Арнольд был настолько искренним, что Эрнест не нашел ничего против его пребывания на борту. Полин была в восторге от него, потому что он был таким добродушным.
Так что он стал единственным признанным учеником Эрнеста. За свою игру на скрипке Арнольд быстро получил прозвище Маэстро.
Арнольд имел определенную популярность как вдохновитель комичных, но все же полезных советов молодым писателям, которые Эрнест опубликовал на следующий год в «Эсквайре» под заголовком «Монолог с Маэстро». Раньше Маэстро никогда не был на борту судна, но за шесть месяцев, проведенных на «Пилар», он узнал достаточно о писательском творчестве, чтобы публиковать статьи о рыбалке с Эрнестом.
В первую неделю пребывания Арнольда Эрнест хотел понаблюдать за его действиями и оценить, какую ценность он представляет собой как палубный матрос. Так что мы продолжили рыбалку. Но после первых двух дней Арнольд сильно обгорел на солнце, как это случилось с нами несколько месяцев назад.
– Пойдемте-ка в дом, джентльмены, – сказал Эрнест на следующий день, – мы немного отдохнем от солнца и немного побоксируем. Нет ничего лучше, чтобы поддержать свою форму для рыбалки.
Когда мы пришли, Чарльз Томпсон был уже там. Мы прошли на теневую сторону дома и постоянно меняли партнеров по тренировке, чтобы каждый мог попробовать силы с каждым. Арнольд был очень сильным, но его реакция была недостаточно быстрой, чтобы увернуться от серии хитрых ударов. Чарльз, как и Эл, двигался быстро, а у Эрнеста была не только быстрота удара и сила, но и хитрость.