Эромахия. Демоны Игмора
Шрифт:
Ридрих остался на юге. Залечить раны как следует не удалось — закончились деньги, которые беглец выручил, продав лошадь. Пришлось наниматься охранником, благо на юге солдаты требовались постоянно. Страну терзали банды дезертиров, повсюду разбойничали местные дворянчики, обнаглевшие от безвластия. Притом многие храбрецы из местных удовлетворяли страсть к приключениям на севере — кто в рядах роялистов, кто в армии Лиги; на юге разбойничали пришлые, и никому не знакомый беглец не вызывал особого подозрения. Эрлайл без труда находил службу — то в дружине рыцаря-разбойника, то в охране купеческого каравана. Надолго он нигде не задерживался — считал, что рано или поздно любой купец будет ограблен, а любой разбойник попадется. Stat sua cuique dies. [80]
80
Каждому
Когда законная власть начала восстанавливаться, Ридрих послужил даже в страже богатого торгового города у южного моря. Сломанные кости срослись, Эрлайл перестал считаться беглецом, обзавелся связями, приобрел хорошего коня, оружие. Но воспоминания о том, что произошло на севере, не давали ему покоя. Ридрих был уверен, что оказался невольным пособником дьявола, выпустил на волю нечто древнее и темное — benefacta male locata malefacta arbitror, [81] — и эти мысли беспокоили, тревожили, звали в путь. И еще любопытство. То самое странное, темное любопытство, зародившееся, когда Ридрих увидел изменения, происходящие с душой и телом родича, прикоснулся к тайне. Кто такой теперь Отфрид Игмор? Или, вернее сказать, чтоон такое?
81
Благодеяния, оказанные недостойному, считаю злодеяниями ( лат.).
В один прекрасный день Ридрих собрал вещички, распрощался с немногими приятелями, которых успел завести в городе у моря, и отправился на север. Его путь лежал в Мерген. Новости сходятся в большие города… Разумеется, не в Мергене началась история Отфрида Игмора, не в Мергене она завершится, но кое-что, случившееся там, тоже манило Эрлайла.
В Мерген изгнанник явился пешком. Лошадь он продал по дороге, чтобы ничем не походить на воина или тем более дворянина. На нем была добротная одежда, приличествующая человеку свободному, но небогатому, в руке — палка. Хромота прошла почти бесследно, однако посох — примета пешехода…
А город быстро поднялся после разгрома, учиненного несколько лет назад. Это было видно и по тому, как запружена повозками и путниками дорога. Чем ближе к воротам, тем оживленнее становился тракт, тем гуще поток странников. У Мергена было и вовсе людно. Многочисленные землекопы углубляли ров, каменщики возились на стенах, путники толпились перед воротами, слишком узкими для такого количества желающих войти в город или покинуть его. Ридрих вертел головой, разглядывая, как восстанавливают укрепления. Внутри стен повсюду шли строительные работы, руин почти не осталось, на их месте поднимались новые дома в два, а то и в три этажа. Верхние этажи выступали, нависая над улицей, выше широких окон торчали балки с блоками — приспособления для подъема грузов.
Расположен город очень удачно, на перекрестке торговых путей, его пересекает судоходная река. С севера и юга купцы везут в Мерген товары, здешние графы всегда жили в роскоши, однако непрерывно растущее богатство лишь распаляло алчность Оспера. Воистину, avaritia nequa copia, nequa inopia minuitur. [82] Нынче городом правит епископ. Теперь его величество не решился вручить власть над доходным феодом светскому владыке. Внешне никаких отличий не видно, разве что несколько больше на улицах священников, но этой братии всегда было много в Мергене.
82
Жадность не уменьшается ни богатством, ни бедностью ( лат.).
Ридрих медленно шагал по городу, приглядываясь к изменениям, его путь лежал в центр, где расположены дома богачей.
Вот и знакомое здание. Зеленого щита больше нет, его отломали и, судя по всему, давно — скол замазан краской,
К счастью, из двухэтажного домика напротив вперевалку вышла толстая бабенка. Ридриху понравились ее круглые румяные щеки и добрый взгляд, соседка выглядела добродушной и болтливой. Постукивая посохом, Эрлайл двинулся к ней, вежливо окликнул — не знает ли добрая госпожа, что сталось с жившей здесь семьей? Тетка в самом деле оказалась болтушкой. Она поведала Ридриху не только о вдове рыцаря, проживавшего в доме под зеленым щитом, но заодно рассказала все городские новости. Пришелец слушал, не перебивая, терпеливо кивал и поддакивал. Внимание — единственная благодарность, которую он мог предложить добродушной горожанке, да той ничего иного и не требовалось… Наконец толстуха выговорилась и тут только догадалась спросить, кем приходится странник прежним жильцам и для какой надобности разыскивает их. Ридрих соврал, что лет шесть назад, еще до войны, бывал в Мергене и имел дело с зеленым рыцарем, а теперь вот снова в городе и решил узнать, не требуются ли слуги доброму и щедрому господину… а тут вот такое…
— Как же шесть лет назад? — тут же удивилась соседка. — Господин с супругой вселились как раз за год до войны…
— Значит, я перепутал, не шесть лет, а… четыре с половиной, — равнодушным тоном поправился Ридрих, ругая себя за оплошность.
Но добрая тетка не заподозрила обмана и снова принялась объяснять, где можно отыскать вдову зеленого рыцаря. Да только слуги ей теперь не по карману, печально заключила толстуха. Ридрих поблагодарил ее и удалился.
Вокруг шумела пестрая толпа, Мерген торговал, обменивал, ткал, ковал, тачал, шил и отпускал грехи… Здесь все были при деле.
Ридрих вышел к городскому рынку и остановился. Сновали хозяйки с кошелками, полными снеди, крикливыми стайками носилась детвора. Грохоча окованными ободами колес по булыжнику, катились телеги. Здесь кипит жизнь, здесь звенят монеты, здесь последний нищий не умрет с голоду, всегда найдется сердобольный прохожий, готовый швырнуть грош в подставленную шляпу.
Ридрих расслышал — сквозь гомон толпы и стук колес пробивается печальная мелодия. Он побрел, оглядываясь в поисках музыканта, перешел дорогу и увидел ее. Напротив въезда на рынок спиной к Эрлайлу на вросшей в землю древней каменной тумбе сидела женщина. Бесформенное черное платье не позволяло разглядеть фигуру, видно только, что у нее прекрасные черные волосы. Сейчас, правда, они были растрепаны и в беспорядке лежали на плечах, да и платье оказалось оборванным и смятым. В руках женщина держала лютню. Мелодия, едва пробивающаяся сквозь базарный шум, звучала надрывно и печально. Слушая музыку, хотелось жить и плакать.
Ридриху показалось, что тень, которую отбрасывает лютнистка, удлиняется и шевелится внизу. Странная тень… Бродяга шагнул в сторону, чтобы заглянуть сбоку.
У ног женщины копошилась одетая в лохмотья босая девочка трех или четырех лет. Рядом стояла кружка с несколькими медяками. Лицо лютнистки по-прежнему было скрыто растрепанными волосами, но сомнений не осталось — это она.
Девочка, играя, бросила в кружку камешек, кружка звякнула, женщина, всхлипнув, ударила малышку по затылку, ребенок заревел. Мать, бережно отстранив лютню, прижала дочь к животу, поцеловала пушистую макушку и принялась утешать. И вот уже они заплакали вместе. Ридрих, стоя в стороне, наблюдал. Он боялся ошибиться и боялся не ошибиться. Глядя на девочку, снова и снова подсчитывал месяцы: да, вполне вероятно, что девочка — его дочь или дочь Отфрида. Барон рыжий, у Ридриха волосы каштановые. Девочка же пошла в мать — брюнетка… Так не определишь.