Эрос за китайской стеной
Шрифт:
Эрос — одна из древнейших тем в искусстве, существовавшая и существующая всегда и везде, во все времена и у всех народов. Искусство и эротика часто дополняют (или заменяют) друг друга. Чувственное эротическое начало человека питает энергетически его художественное творчество. Подобное утверждение давно уже не вызывает сомнений даже у прирожденных ханжей.
Каждый актер знает, что, выходя на сцену, он должен любить, хотеть, иметь и отдаваться своему партнеру, даже если происходящий между ними конфликт далек от любовного. Должен уметь любить весь зал и каждого зрителя в отдельности, и лишь тогда можно рассчитывать на успех.
Но оставим театр, порождение, как известно, бесовское, и обратимся к так называемому «святому искусству» и увидим, что там все то же. Даже в христианстве, которое почитает плоть низменным началом, экстаз духовного прозрения изображается порой так, что трудно его отличить от экстаза плоти. Удивительно похожи Св. Тереза (скульптура Бернини)
Разумеется, и эстетическое признание обнаженной натуры напрямую связано с сексуальным пониманием того, что есть желанно и что есть прекрасно. Так, например, в Греции и Риме эстетизация, обожествление мужественного тела в искусстве сочетались с развитым гомосексуализмом в жизни. История греческого искусства вообще примечательна тем, что мужская обнаженная фигура появляется в нем значительно раньше женской и гармоничная мужественная красота наделяется божественной сутью. Этот греко-римский эстетический феномен — явление почти уникальное, равно как и греко-римская идеализация гомосексуальных отношений. Обычнее для человеческого общества поклонение телу женскому. Культ богини-матери, средоточии всех тел и душ рода, племени или человечества, находил свое отражение в искусстве еще со времени палеолита. Каноном «Палеолитической Венеры» было изображение женщины с широким тазом и большим животом, содержащим зародыш самого существования, и с огромной грудью, предназначенной для вскармливания всего сущего. Подобные статуэтки выполнялись как в натуралистических формах, так и в знаковых. Иногда древний человек ограничивался только схематическим изображением женских гениталий — лона, принимающего и отдающего, дарующего успокоение, творящего жизнь, — «первобытная щель», «врата мира» — или, если отбросить всю громоздкую философию, то просто предмета мыслей и вожделений рисовавшего (или, вернее, высекавшего). Подобное искусство отражает не только «зарю человеческого сознания». Оно распространено широко как в пространстве, так и во времени. Возрождалось, например, и в Европе XX в. в качестве одного из направлений так называемого «авангарда».
В данном случае, имея в виду дальнейший разговор об эротике в искусстве Китая, для нас среди палеолитических статуэток наиболее интересны знаменитая «Венера Леспюг» и так называемые «стержневидные женские фигурки», ибо в них изображение женственных форм совмещается с формой фаллоса.
Одиночные фигурки богини-матери, может быть, когда-либо и существовали в китайской древности, однако нам подобные не известны, и в традиции они закрепления не получили. Ближе китайскому миропониманию оказались именно такие изображения, которые объединяют женское начало с мужским. Начиная с керамики Яншао (V–III тыс. до н. э.), можно проследить их развитие в знакомых формах и, начиная с Поздней Хань (I–III вв. н. э.), — в реалистических. Этим временем датируется наиболее раннее из известных нам изображений эротической сцены. Это достаточно грубо исполненный рельеф на камне, украшавший внутренние покои гробницы. Происходит он из районов юго-западной провинции Сычуань, не раз поражавшей археологов своими сокровищами.
Отказ от одиночных изображений женского тела и любовь к сюжетам, совмещающим оба начала, связаны в Китае с тем, что основой миропонимания было разделение всего сущего на две стихии: теневую, лунную, мягкую, женственную инь и световую, солнечную, твердую, мужественную ян, высшей целью для которых было слияние. Гармоничное единство двух мировых составляющих — «Великое Единое» (тай и) — оно-то и обладало животворящей силой.
В произведении искусства, которое во всех культурах мыслилось как модель мира, одинокое инь не могло быть самодостаточным. Иными словами, воде (стихия инь) неуютно без гор (стихия ян), раскрытому цветку (инь) без птицы или мотылька (ян), птице-феникс-без дракона. Одинокая красавица не может не ждать, не томиться без возлюбленного. Женское томление на свитках или альбомных листах с одинокими красавицами передается, помимо общего настроения, множеством разнообразных деталей-символов. Рядом с феей реки Ло изображен улетающий дракон — сцена прощания (свиток Гу Кайчжи, созданный на рубеже III–IV вв. н. э.). Женщина убирает себя перед зеркалом (альбомный лист Су Ханьчэня XII в.). Женщина держит в руке открытый сосуд — знак ее открытости и готовности принять «янский дождь» (рисунок XVII–XVIII вв. из серии иллюстраций к роману «Хун лоу эн» — «Сон в красном тереме»). Дама на фоне кракелированного узора льда — знак активизации инь — стоит рядом с трехногим сосудом — знак мужского полового органа (рисунок из той же серии). Дама поклоняется трехногому сосуду (гравюра начала XVII в.) и т. д. (илл. 10, 12, 13).
В отличие от многочисленных европейских «Томлений Венер» в китайской традиции женщина в подобных ситуациях почти никогда не изображается обнаженной, за исключением, разумеется, откровенных стилизаций под Запад. Не прихоть художника, но идея вселенской гармонии требовали обязательного изображения рядом с женской вульвой мужского фаллоса.
Именно
Поскольку весь мир двоичен, то перед лицом Неба и Земли все равно: и возвышенный пейзаж «шань шуй» («горы и воды»), и широко распространенный жанр «хуа няо», «цао чун» («цветы и птицы», «травы и насекомые»), и «чунь гун» — картинки с изображением эротических сцен. То есть можно говорить и о сексуальности китайского пейзажа, и о философских идеях в тех сценах, которые принято с негодованием называть порнографией.
Взаимоотношения. Взаимотрансформация. Соитие и распад. Перекачка, энергообмен двух сил. Своего рода качели. Эта идея, которая так прославила французского художника XX века Хуана Миро, в китайской живописи и графике известна с давних пор. Кстати, сами качели были одним из мощных эротических символов в Китае. Сцены, в которых мужчина (или мужчины) раскачивают женщин на качелях или сами женщины раскачивают друг друга в присутствии мужчины, нередко встречаются в литературе и искусстве. Согласно рассказанному в романе «Цзинь, Пин, Мэй» («Цветы сливы в золотой вазе»), в результате подобных развлечений можно и невинность потерять (илл. 123).
Китайское эротическое искусство, в отличие от, например, южно-индийского или тибетского, при всей его натуралистичности лишено плотской мощи. Связано это вообще с особенностями исконно китайского отношения к человеческой плоти. В Греции преклонялись перед мышечной силой атлета, в Индии — перед женственными плодородными формами. В Китае же не было культа плоти, мякоти человеческого тела. Древние с почтением относились к скелету, связывали его с небесным началом в человеке, но в искусстве этот интерес к костному остову проявлялся преимущественно в портрете. Твердая костная ткань в человеческом теле олицетворяла силу ян, меж тем как даосизм (а эротическое искусство Китая в основном связано с ним) был ориентирован на мягкое и теневое инь. Но и инь, и ян — это лишь две стороны единого неделимого мира, универсальной первосущностью которого является не кость и не мякоть, но эфир-«ци». В человеческом организме ипостасью ци, т. е. чистым сущностным веществом, почитались сперма и менструальная кровь.
В Китае, в отличие от христианского мира, духовные и телесные сущности воспринимаются нераздельно. Эфир ци — это одновременно и перводух, и первовещество. Все тела есть сгустки ци, и вместе с тем все тела есть спрессованный и заключенный в некую форму дух. Инь и ян — два полюса, между которыми циркулирует ци (эфир) или его ипостаси-ци (воздух), шуй (вода), цзин (сперма), сюэ (кровь), а также то (слюна), которую еще называли «юй цзян» («нефритовый сироп»). Эротическое искусство Китая — это одно из идеальных и одновременно материальных выражений этой всеобщей циркуляции.
Глядя на гравюру XVIII в. «Возлюбленный брат улучает момент для тайной любви», принадлежащую большой серии иллюстраций к роману «Цзинь, Пин, Мэй», можно почти физически ощутить непрекращающееся взаимодействие двух сил, вечное движение эфира на грани двух составляющих (илл. 127).
Чтобы правильнее считывать композиционные построения китайских картин, нужно не забывать об одной особенности зрительского их восприятия китайцами. Европейцы, которые пишут и читают слева направо и сверху вниз, в том же порядке рассматривают и живописное произведение. Азбучные законы европейского искусства учитывают эту особенность. В Китае же тексты традиционно писались сверху вниз и справа налево, таким образом, начальной точкой для глаза был не левый верхний, но правый верхний угол картины.
На рассматриваемой гравюре одновременно представлены две парные сцены. На верхней правой, с которой начинается движение взгляда, мужчина обнажился, еще секунда — и женщина прильнет к нему, однако движение ее зрительно остановлено, ибо происходит по диагонали, противонаправленной движению зрительского взгляда, — слева направо и снизу вверх. Путь этот глазом воспринимается как медленный и трудный. Преодолеть его — все равно что подняться на гору. Стремительного слияния, увы, не происходит.