Эротические истории пенджабских вдов
Шрифт:
В глубине класса послышался громкий зевок. Амарджхот читала ужасно медленно. Она начала описывать Рани: карие глаза, светлую кожу, пухлые щечки, которые можно было принять за яблочки, тонкую талию. И вот однажды в дом пришел мужчина и попросил руки Рани. На этом месте Амарджхот остановилась, уставилась на свой лист, а затем обратилась к Никки:
— Тут все слова закончились. Они больше не приходят. Хотя я помню, что хотела сказать.
— Ну так говори. Переходи к первой брачной ночи, — выкрикнула Притам. — Чем они там занимались, Рани и этот мужчина?
По классу поползли возбужденные смешки.
Амарджхот на мгновение зажмурилась,
Инициативу тут же перехватили более разговорчивые дамы:
— Он размотал ее свадебный наряд и уложил на кровать.
— Сорвал с себя одежду. Или она сорвала с него одежду и прикоснулась к его телу.
— У него был большой.
— Толстенный. Как питон.
— Он пустил его в ход очень осторожно, поскольку новобрачная была совсем неискушенной. Муж позволил ей сначала подержать его в руках и погладить.
— А потом поцеловал ее, — продолжила Амарджхот. — Когда его губы притронулись к ее губам, Рани расслабилась. Пока они целовались, муж водил пальцами по ее телу, словно рисовал. Он начал ласкать ладонью ее соски, которые стали твердыми от прикосновения. Затем прильнул ртом к одному соску и начал посасывать его, а другой сосок нежно перекатывал между пальцами. Рани была в экстазе.
— Но тут она простонала чужое имя, — крикнула Биби.
Послышались вздохи и ободрительный шепот.
— Чье же имя она выкрикивала?
— Нет, не надо… Эта Рани была добродетельная девушка, впервые испытавшая любовь… Зачем все портить?
— Никто ничего не портит. Мы просто подбавили перчика, — заявила Танвир.
Шквал комментариев дал Никки возможность незаметно отойти в сторонку. Она осторожно прошла мимо женщин к своему столу, в котором хранился список членов кружка. Надо бы занести в него новые имена и сведения. Просматривая бумаги, Никки наткнулась на заявление Тарампал и не смогла сдержать очередной приступ паники: лежал ли дом по Энселл-роуд, шестнадцать, на пути «Братьев», взявших след?
— Может, сначала они попытаются, но обнаружат, что он слишком большой? — предложила Притам.
— Тогда он войдет сзади, — подала голос другая женщина.
— Фу, — взвизгнули несколько женщин. Последовало небольшое и весьма подробное объяснение, что значит «сзади».
— Это не в попу, — услужливо подсказала Танвир, к их облегчению.
— А почему бы нет? Не такая уж и гадость. На любителя.
— Разве вы не слыхали, какой у этого парня здоровенный шланг? Как у пожарных. Вы что, и впрямь хотите, чтобы вам в выходное отверстие засадили этакий агрегат?
— А где у них, черт побери, топленое масло? — в отчаянии вопрошал кто-то.
Дискуссия продолжалась. В конце концов было решено, что Рани и ее муж преодолеют затруднение, превратив процесс в захватывающее приключение. Они будут пробовать всевозможные позы.
Общее обсуждение стало распадаться на отдельные междусобойчики. До слуха доносились обрывки признаний.
— Мы с мужем такое пробовали, — фыркнула Хардаял Каур. — Это только для очень гибких. А у меня колени после работы на ферме и в двадцать лет не гнулись.
— Мой однажды попытался засунуть свой банан мне между грудей. Не советую. Это все равно что смотреть, как каноэ пытается протиснуться между двумя холмами.
Амарджхот беспомощно воззрилась на лист бумаги, который держала в руках.
— Пожалуй, я должна еще поразмыслить над этим рассказом, — пробормотала она и вернулась на место.
— «Мой
Слышалось только приглушенное дыхание женщин. Первой подала голос Никки.
— Вы только что это сочинили? — спросила она.
Гурлал покачала головой. Она открыла глаза.
— В тот год, когда я должна была выйти замуж, в моей деревне была ужасная засуха. Мои родители не могли дать за мной приданое, но они знали, что я дам согласие только на моего дорогого Мукеша Сингха, которого я впервые увидела на смотринах и безумно влюбилась. Родители знали, что ни с кем другим я не буду счастлива; они видели, как загорелись наши глаза, когда мы впервые увидели друг друга. «Это ты», — мысленно сказали мы друг другу.
— Как прекрасно, — проговорила Притам. — Земля была бесплодна, но их любовь все же проросла.
Остальные зашикали на нее.
— Каждое утро и каждый вечер возносились особые молитвы о дожде. Их твердили и в деревне Мукеша, где положение было не лучше. Эти ежедневные молитвы вдохновили его на сочинение стихов. Он присылал стихи мне домой. Я должна была быть начеку, чтобы успеть забрать их у почтальона раньше, чем родители, хотя они все равно не смогли бы их прочесть. Оба были неграмотны. В тот год отец часто ворчал, что из-за ученья я сделалась слишком разборчивой, потому что упорно настаивала на браке именно с Мукешем. Я достала одно из его писем и прочитала вслух под видом записки от родных Мукеша, которые якобы восхваляли моего отца за то, что у него такая образованная дочь. Отец успокоился. То было мое любимое стихотворение.
— Ты его еще помнишь? — спросила Шина.
— Конечно, — женщина глубоко вздохнула и снова закрыла глаза. — «Возлюбленная моя. Твое тело — целая Галактика; твои родинки и ямочки — звездные россыпи. Я лишь усталый путник в пустыне, губы мои пересохли и жаждут освежиться. Каждый раз, когда, готовый сдаться, я поднимаю взгляд, то вижу тебя, возлежащую в просторах полночного неба. Твои волосы развеваются, и руки падают, обнажая полные белые груди. Соски на их кончиках жаждут прикосновений моих губ. Я нежно целую их и чувствую, как трепет восторга сотрясает твое тело, твой мир. Цветок между твоих ног увлажняется, его лепестки набухают от вожделения. Твое тело — целая Галактика, довлеющая над самой собой. Я исследую тебя губами, благодарный тебе за то, что ты утоляешь мою жажду, и когда я вхожу в твой запретный сад, моя жажда превращается в твой голод. Твои длинные ноги обвивают мою шею, твои бедра прижимаются к моему рту. Мои губы становятся влажными от твоей росы. Я прижимаюсь к тебе ртом и чувствую, как пульсирует кровь в самом сокровенном твоем месте. Как благодарен я тебе за то, что мой рот прижимается сейчас к твоим губам, что наши алеющие чресла воссоединяются».