Escape clause
Шрифт:
– Пожизненное заключение, старина!
– радостно закричал он ему прямо в ухо.
– Я знал, что мы добьемся! Я знал наверняка, что мы этого добьемся!
Когда конвоиры выводили Бедекера через боковую дверь, до него начали потихоньку доходить голоса.
– Господи, что за речь!
– Пожизненное заключение... Да это суметь надо!
– Он чертовски везучий
И только когда Бедекера повели по коридору, он осознал, что же произошло. Купер выхлопотал ему пожизненное заключение. Он замер, обернулся в сторону зала и изо всех сил закричал:
– Погодите минутку! ПОГОДИТЕ МИНУТКУ! Меня нельзя сажать пожизненно! Неужели они не понимают? Неужели они не знают, что все это значит? Я не могу просидеть в тюрьме всю жизнь!
Из глаз его полились слезы. Он плакал, когда его сажали в черную тюремную машину. Он плакал, пока его везли, и проплакал весь вечер, сидя в камере.
Когда охранник принес ему ужин, то заметил, что глаза у него покраснели и что он совсем не притрагивается к еде.
– Тебе здорово повезло, Бедекер, - сказал охранник, глядя на него через зарешеченное окошко в двери.
– Завтра тебя переведут в исправительный дом. Это будет твое новое жилище. Это очень далеко от камеры смертников.
Бедекер не отвечал. Он сидел, уставясь на поднос с едой, стоящей у него на коленях, и чувствовал поднимающиеся внутри пузырьки горечи, безнадежности и отчаяния, и он снова всхлипнул.
– Взгляни на это дело вот с какой стороны, - философски заметил охранник.
– Что такое жизнь, мистер Бедекер? Сорок лет. Пятьдесят лет. Думай так, и полегчает.
– Он пошел по коридору, и Бедекер слышал, как он бормотал: - Вот и все. Сорок, пятьдесят лет. А может, и меньше...
Бедекер поставил поднос на пол и подпер голову руками.
– Сорок, пятьдесят лет, - пробурчал он.
– Или шестьдесят, или семьдесят, или сто, или двести.
Числа плавали у него в голове. Пятизначные числа. Шестизначные числа. И он услышал грохочущий голос, исходящий, казалось, ниоткуда.
– В конце концов, что такое несколько сотен лет или несколько тысяч лет? Или пять тысяч, или десять тысяч? Что это значит при существующем положении вещей?
– После этих слов послышался смех. Сочный смех. Звучный, громоподобный хохот, исходящий из живота толстого человека.
Уолтер Бедекер поднял взгляд и увидел знакомую тучную фигуру. Кадваладер, одетый в темно-синий костюм, стоял посреди камеры, с усмешкой поглядывая на него. Его белые зубы блестели, глаза были желтыми, словно пламя.
– Мистер Бедекер, - громыхнул он, - только подумайте об этом! Бессмертие... неуязвимость... правительства рухнут, люди умрут! А Уолтер Бедекер будет жить и жить.
– Его хохот громом прокатился по камере. Уолтер Бедекер будет жить и жить. И жить, и жить, и жить.
Бедекер закричал и зарылся лицом в подушку. По камере плыл какой-то запах. Запах чего-то горелого. Серы? Очень возможно.
– Мистер Бедекер?
– Голос Кадваладера был теперь мягок, слова словно ложились на бархат.
– Как насчет escape clause? Не хотите ли прибегнуть к нему теперь?
Бедекер даже не стал поднимать головы с подушки. Он просто кивнул, и мгновение спустя боль пронзила его грудь, ужасная боль.
Он никогда раньше не испытывал такой мучительной боли. Его тело конвульсивно дернулось, и он навзничь упал на пол. Глаза его безжизненно уставились в потолок. Уолтера Бедекера не стало. Та штука, что была его душой, испустила пронзительный крик и забилась вкармане синего костюма, переносимая в иное измерение.
Охранник обнаружил Уолтера Бедекера во время вечернего обхода. Он отпер дверь, вбежал в камеру и пощупал пульс. Потом вызвал тюремного врача и начальника тюрьмы. Это был разрыв сердца, что и было вписано в картонную карточку, вложенную в его документы.
Один из служителей тюремного морга мимолетно обронил какое-то замечание. Что-то там насчет того, что ему ни разу не приходилось видеть выражение такого всеохватывающего страха, как на лице Уолтера Бедекера. А потом труп затащили в холодильник и захлопнули дверь.