Еще не вечер (сборник)
Шрифт:
Гуров отметил, что Артеменко двадцать лет назад работал следователем и уволился по состоянию здоровья. Видимо, липа, но за нее не ухватиться. Кружнев судим за драку и нанесение телесных повреждений. Но это произошло тоже невесть когда. Жена его действительно погибла в автомобильной катастрофе, но только не вчера, как сказал Кружнев, а в конце шестидесятых годов. Гуров нелепой лжи Кружнева значения не придал, человек был выпивши, жалел себя, сболтнул в оправдание. На то, что жена Кружнева погибла, а Артеменко уволился в один и тот же год, Гуров внимания не обратил, также ему не пришло в голову искать связь между автомобильной катастрофой двадцатилетней давности и событиями сегодняшнего дня.
– Не знаю, каким образом, но убежден, Отари, – тебе необходимо переходить в наступление, – сказал Гуров. – Тактика выжидания в лучшем случае не дает никаких результатов, в худшем – ты выедешь со следователем прокуратуры на осмотр трупа.
– Зачем говорить: тебе необходимо? – возразил Отари. – Нам необходимо.
– Перестань, ты работаешь, я лишь консультант на общественных началах. У тебя много предположений, мало фактов.
– Плохо говоришь, ты не консультант, ты талантливый сыщик и мой друг. – Отари прошелся по кабинету, хмурился, тер свою лысину и сердито сопел; казалось, слова Гурова огорчили майора значительно больше, чем отсутствие результатов.
Гуров не считал Отари Антадзе своим другом, и люди, приобретавшие друзей походя и чуть ли не ежедневно, его раздражали своей легковерностью. «Мои друзья известны, их очень мало. Отец, мать, жена, полковник Орлов, вот, пожалуй, и все. Ты, дорогой Отари, мой коллега и приятель». Произнести это вслух – обидеть человека, и Гуров разговор переключил:
– Кружнев как центральная фигура отпал. Где сейчас Зинич?
Промокший, изрядно замерзший оперативник, казалось, стоял под дверью и ждал.
– Разрешите, товарищ майор? – Он открыл дверь и перешагнул порог.
– Заходи, Рамиз. – Отари сдернул с подчиненного липкую куртку. – Сейчас чай попрошу. Подполковник только о тебе спросил, ты уже здесь, быть тебе, мальчик, начальником.
Худой, загорелый оперативник вытерся брошенным ему Отари полотенцем, вытянулся и доложил:
– Ночью объект из дома не выходил. В восемь утра он явился в санаторий. Как вы приказали, я туда не пошел. В одиннадцать часов восемь минут объект вышел из санатория, тридцать четыре минуты ходил по городу, ни с кем в контакт не вступал и вернулся в свой дом. Меня сменил лейтенант Топадзе.
«Я опять ошибся, – думал Гуров, – Зинич тоже пустышка, и я его выдумал. Будь у него хозяин, встреча бы обязательно состоялась, и именно сегодня утром».
Из дежурной части принесли чай, Отари поставил на стол тарелку с сухим виноградом и спросил:
– Тридцать четыре минуты гулял по городу? В такую погоду гулял? Где гулял?
– В Приморской аллее. – Оперативник прихлебывал горячий чай. – В один конец прошел, постоял, в другой конец прошел, снова постоял. Мне кажется, ждал или искал кого-то, но никто не пришел. Клянусь, ни одной души. Погода!
– А тебя засечь не могли? – спросил Отари. – Ни одной живой души, погода, а ты таскаешься по аллее и светишься, как автогеновая лампа.
– Товарищ майор! Обижаете! Тофика Кудашвили знаете?
– Таксист. Восьмой сын Гиви. Конечно, знаю.
– Работы нет, я к нему в машину сел, о футболе спросил. Он о футболе может сутки говорить. Как раз против аллеи в самом центре стояли, мне один конец видно и другой видно. Я сказал, что его «Динамо» во вторую лигу выгонят, он меня на куски рвал, я терпел и наблюдал. На улице дождь, да? Стекла мокрые, меня как видеть могли?
Гуров сел за стол Отари, рядом усадил оперативника, положил перед ним лист бумаги и ручку, предложил нарисовать улицу, санаторий, выход из него, начал расспрашивать, сосредоточив все внимание на периоде времени с десяти утра до появления Зинича.
Подполковник был убежден: если встреча должна была состояться, то оперативника засекли перед самым выходом Зинича. Физкультурник ничего не заметил, иначе не болтался бы под дождем, а отправился прямо домой или в гостиницу. Кто увидел оперативника и когда?
Товарищи по работе, особенно подчиненные, знали о манере Гурова расспрашивать до бесконечности, будь то короткая случайная беседа или недолгая дорога с работы домой. Многих людей он довел своей занудливостью и повторами одних и тех же вопросов чуть не до истерики.
Через полчаса Отари решил, что его московский друг над бедным парнем неизвестно почему просто издевается.
– Машина проехала в эту сторону? – Гуров провел пальцем по чертежу.
– Я уже говорил, товарищ…
– А ты повтори. – Гуров обнял парня за худые плечи. – Повторение – мать учения. Значит, проехало такси, не останавливалось, огонек горел?
– Горел, – обреченно согласился Рамиз.
– Огонек горел, а на заднем сиденье мог находиться пассажир?
– Не было пассажира. – Парень взглянул на Отари, но тот отвернулся.
– На улице дождь, стекла мокрые, в машине темно. Почему ты уверен, что в такси никого не было?
Оперативник вырвался из-под руки Гурова, вскочил:
– Зачем из меня душу вынимать? Из моей души преступника не сделать, да?
Гуров жестом остановил пытавшегося вмешаться Отари, на оперативника взглянул строго:
– Здесь не художественный театр. Сядь на место.
– Не сяду. – Рамиз опустил голову.
– Сядешь, – миролюбиво сказал Гуров. – Ты сказал, что такси проехало в десять тридцать. А объект, – повторяя выражение молодого оперативника, он улыбнулся, – вышел в одиннадцать ноль восемь. У нас остается почти сорок минут. За такое время Бог знает что могло произойти.
Гуров подмигнул Отари и, передразнивая его, махнул расслабленной рукой перед лицом:
– Вах! Сорок минут! Давай, рассказывай, дорогой!