Еще не вечер (сборник)
Шрифт:
Гуров пересек улицу, подошел к Тане, спросил:
– Вы звонить?
– Нет, жду, пока вы выйдете из магазина, – без тени смущения ответила девушка. – Десять минут иду за вами по улице, думаю: соизволит заметить или не соизволит?
– Если хотите, чтобы вас видели, держитесь не за спиной, а перед глазами, – без всякого юмора сказал Гуров. – Проще и быстрее.
– Скучный вы, Лев Иванович. Ну, чего мы стоим? Звонить вам некуда, пригласите на чашку кофе.
– Приглашаю. – Гуров взял девушку под руку и случайно зацепил сумочку. Она оказалась неестественно тяжелой.
Таня заметила взгляд Гурова, щелкнула замочком:
– Не пистолет, бутылка.
– Уверен, что с минеральной водой.
«Нет, не проста девушка, – подумал Гуров. – Сумочку открыть открыла, а содержимое прикрыто мужским носовым платком. И почему тебе пришла мысль об оружии? И «пистолет» – не женское слово».
Майя в своем номере смотрела телевизор, полулежала в кресле, положив длинные стройные ноги на журнальный столик и опустив расслабленные руки. Ее фигура излучала покой и умиротворение. Имей Майя оружие, а выстрелом в телевизионный экран можно было бы убить выступающего, она нажала бы на спусковой крючок без промедления.
По телевизору выступала бывшая соперница Майи, хорошая спортсменка, но отнюдь не экстра-класса. Телевизионщики усадили «подругу» в кухне ее квартиры – две убогие комнаты уже показали. Рядом таращили глаза мальчик и девочка лет трех-четырех, и, чуть улыбаясь, смотрел на жену парень лет тридцати. Его простодушная улыбка казалась Майе абсолютно идиотской. Верка, так звали бывшую соперницу, была большеротой, курносой и лопоухой, с короткими тяжелыми ногами. Майя звала ее в свое время кочерыжкой. Верка не блистала способностями, на тренировках работала, как ломовая лошадь, выступала через «не могу», выигрывала, как говорится, «на зубах», проигрывая, в раздевалке тихо плакала. Считая бесперспективной, на нее мало обращали внимания тренеры, а мужчины попросту не замечали. Два года Верка была в Майю влюблена, повсюду таскалась за ней, носила ее сумку, передавала записки и цветы.
Сегодня Верка давала по телевидению интервью. Прическу изготовила, уши не торчат, сидит на стульчике, и ее толстых коротких ног не видно. Глазищи – тут ничего не скажешь, всегда были огромные – подвела, смотрит смущенно, но с затаенной гордостью.
Телевизионщик за кадром как бы вместе со зрителем любуется благополучным семейством и задает, конечно, заранее оговоренные вопросы.
– Вера, сколько лет вы провели в большом спорте?
– На Олимпиадах я не выступала. – Вера смотрела прямо в камеру. – Так что в большом спорте не жила. Вы меня извините, – она перевела взгляд на телевизионщика. – В спорте время не проводят, там работают, сражаются, живут, рождаются и умирают. Время проводят у телевизора.
Корреспондент натужно pассмеялся, а Майя сказала:
– Показушница и стерва!
– Вы мастер спорта международного класса…
– Но не чемпионка, – непринужденно перебила Вера. – А последний шаг, он трудный самый. Прибедняться не буду, работала в спорте честно восемь лет, что могла, выиграла.
– Всего восемь лет?
– С шестнадцати до двадцати четырех я, как мы выражаемся, пахала каждый день, а иногда по два раза в день. А начала заниматься спортом с детства, занимаюсь и сейчас.
– Сейчас вам двадцать девять, вы закончили институт, родили двух детей, как вам удалось?
Вера расхохоталась, мизинчиком манерно протерла уголки глаз.
– Вы, журналисты, смешные. Время в спорте «провела», в жизни «удалось». Сейчас смеюсь, было время – рыдала. Сейчас кому-то будет легче, приняты решения, которые помогут бывшим чемпионам найти свое место в жизни. А недавно… Диплом? Признаюсь, и шпаргалила, и за просто так «уды» ставили, потом наверстывала, там залатаешь, здесь расползется. Терпела, так у меня ведь школа.
– Не понял, какая школа?
– От вас умереть можно! – Вера всплеснула руками. – Я же сказала, восемь лет каждый день в поту, через «не могу», и сил нет ни капелюшечки. Да я, считайте, за восемь лет три академии жизни кончила.
– Самый счастливый и самый тяжелый день вашей жизни?
– Счастливый? – она указала на сына. – Когда Кольку родила. Тяжелых много, не упомнишь. Из спорта уходила трудно, плакала, муж меня словно больную выхаживал.
Муж на экране вытирал пот, закрывал пятерней идиотскую улыбку.
– Два сапога – пара! – Майя легко поднялась из кресла. – Слаще морковки в жизни ничего не кушали! – Она отвернулась от телевизора.
– В спорте много жестокости и несправедливости, так и в повседневной жизни всего хватает. В спорте все сконцентрировано, сжато, быстрее, гуще. Награждают, так орденом, бьют, так по голове.
– После таких слов спортом заниматься не хочется.
– Не хочется – не занимайтесь, никто не заставляет, но кто увлекся и перешагнул определенный уровень, живет в спорте не потому, что нравится или не нравится, просто он вне спорта жить не может.
В номер без стука вошел Артеменко.
– Что вы пожелаете молодым людям, которые сейчас находятся на пороге большого спорта?
Майя выключила телевизор, подошла к Артеменко, провела ладонью по идеально выбритой щеке. Он задержал ее ладонь, поцеловал.
– Что мы с тобой поделить не можем? – Майя заглянула ему в глаза. – Давай жить дружно.
– Зарегистрируемся, я обменяю наши квартиры на одну! – Он смотрел на нее с мальчишеской восторженностью. – Ну, старше я тебя на несколько лет…
– Ты меня любишь? – Майя обняла его, прижалась к груди, словно ребенок.
– Ты знаешь, люблю.
– Потому что я тебя гоню и мучаю. – Майя отошла, достала из сумки флакон, подушилась. – Как только я стану нормальной бабой, ты начнешь меня третировать, разгонишь моих мужиков, заставишь сидеть дома, а сам, старый котяра, начнешь лазить по крышам.
– Мне не тридцать, не сорок, даже уже не пятьдесят, – возразил Артеменко, опустился в кресло, ссутулился, его молодцеватая подтянутость пропала, он враз постарел. – Ты Толика не видела?