Еще один день
Шрифт:
– Не смешно, – сказала Таня.
– На шутки не обижаются, – произнес Андрей. – Но в каждой шутке есть доля правды. Иногда горькой.
Татьяна посмотрела на своего спутника долгим внимательным взглядом. Взгляд этот, если его можно было бы расслоить, как радугу, означал многое. В нем были и догадки, и размышления, не было только ответа. Где-где, а именно здесь, в такой обстановке и при таких обстоятельствах, Татьяна не ожидала встретить человека с подкладкой. Разделение правды, это что: плод собственных наблюдений и раздумий, или Андрей повторил чьи-то слова, которые в свое время ему понравились, и он решил, что они интересны для всех без исключения? Татьяна была молода и красива, поэтому ей старался понравиться не один. В ранней юности она не могла отличать собственные рассуждения человека от заемных, потому что умозаключения черпала из книг и любое умное слово вызывало у нее восхищение. В студенческие годы, когда книжные впечатления стали заменяться житейскими, она постепенно постигла необходимую истину: о людях надо судить не с налету, а по проникновению.
Долгий взгляд, которым она одарила Андрея, озарения не принес, и она, пожалуй, обманывая саму себя, решила: «Чего это я стараюсь? Какое мне дело до того, что он за человек? Сегодня мы встретились, завтра расстанемся и больше не увидимся никогда».
Подведя Татьяну к четырнадцатому номеру, Андрей отомкнул замок, распахнул дверь. Внутрь заходить не стал, посторонившись, пропустил Татьяну. Подождал, пока она пройдет в комнату, и после некоторой заминки спросил:
– Может, поужинаем вместе? Есть все равно надо будет. Здешняя столовка с семи вечера работает, как ресторан…
Татьяна повернулась к нему. Ей хотелось понять, почему он решил пригласить ее на ужин. Скрасить вечерний холостяцкий досуг или завязать серьезные отношения? Но о каких отношениях могла быть речь, если он знал, что она летит в Андреевское всего лишь в командировку? Пробудет там неделю, ну две и навсегда исчезнет из его поля зрения. Поэтому сказала:
– Спасибо за приглашение, но мне сегодня не до ужина. Если сказать честно, я после полета чувствую себя так, словно меня только что вытащили из бетономешалки.
Татьяна говорила правду. Она действительно чувствовала себя неважно, и самым большим ее желанием было лечь в постель. Но Андрей понял это по-другому. Ему показалось, что Татьяна обиделась на него.
– Я ведь не ради себя солгал заведующей. Ради вас…
– Я вам благодарна за койку в гостинице, – не дала ему договорить Татьяна. – Честное слово… Но я правда устала. И потом, надо собраться с мыслями. Мы ведь еще не расстаемся. Завтра нам опять лететь вместе.
Она говорила так искренне, ее глаза смотрели на него с такой теплотой, что не поверить ей было невозможно.
– А в Андреевском вы со мной поужинать не откажетесь? – спросил он.
– В Андреевском нет. – Таня засмеялась. – Ну и настойчивый же вы…
– Может, это мой единственный шанс, – сказал Андрей и, опустив голову, закрыл дверь.
Татьяна осталась одна. Послушав, как в коридоре затихают шаги Андрея, она осмотрелась. Три покрытых серо-буро-малиновыми одеялами кровати – две вдоль стен, одна посередине, тусклое окно, под которым виднелся когда-то крашенный белой краской, а ныне грязно-серый радиатор центрального отопления. Обеденного стола не было, письменного тоже. Их заменяли приткнутые к изголовью кроватей тумбочки. Кровать у правой от входа стены и средняя были заняты – под ними лежали чемоданы.
Татьяну не смутил казенно-неприветливый вид ее временного жилья. Более того, от него повеяло родной общагой, и душа Татьяны, томившаяся с утра, неожиданно успокоилась.
В комнате было сумрачно. Татьяна сняла пальто, подошла к свободной кровати, положила на одеяло сумочку. Достала из нее зеркальце, посмотрелась, поправила волосы рукой. Затем села на кровать, сняла сапоги. И до того ей не захотелось вставать, что она даже не стала разбирать кровать. Она вытянулась на ней, накинула край одеяла на ноги и, закрывая глаза, почувствовала, что проваливается в глубокий сон.
Когда она вновь открыла глаза, сквозь окно едва пробивался мутный свет уходящего дня. Вставать не хотелось. Она лежала, глядя в сумеречное окно, и приходила в себя. В детстве она любила подолгу лежать в кровати и мечтать о чем-нибудь. Сейчас она думала о том, правильно ли поступила, отказавшись ужинать с Андреем. Но ни к какому выводу так и не пришла.
Полежав еще немного, Таня встала и решила пройтись по поселку. Надо было начинать хотя бы шапочное знакомство с Севером, ведь она попала сюда впервые. Она ногой нашарила под кроватью сапоги, натянула их, затем надела пальто.
На улице ее обдало холодом. По земле, закручиваясь в белые, шелестящие язычки, мела поземка, электрические лампочки, позванивая, раскачивались на столбах в порывах снежного ветра. Где-то вдалеке скрипела незапертая калитка. В некоторых местах снег перемел тротуары и дорогу. Татьяна удивилась, как быстро изменилась погода.
Она постояла немного на перекрестке, раздумывая, стоит ли идти дальше. По поселку надо гулять днем. Что можно увидеть сейчас, тем более в такой снег? Но, заметив невдалеке двухэтажное деревянное здание, над которым развевался красный флаг, двинулась дальше. Над крыльцом здания красовалась заметная издалека вывеска. Оказалось, что здесь размещались райком и райисполком. Ни в одном окне не было света, и здание походило на мертвый, застывший дом. Таня повернулась и быстро зашагала в противоположную сторону.
Вскоре она вышла на набережную Оби. Под крутым берегом, запорошенные снегом, мерзли два небольших катера. За ними, смутно белея, простиралась закованная в лед река, противоположный берег которой даже не проступал сквозь сумеречную пелену. У Тани возникло такое чувство, что она попала на край земли. Так далеко от нее были и «Приобская правда», и университет, и родительский дом. И ей вдруг нестерпимо захотелось назад, в большой город, к его огням, теплу и людскому гомону. Она решила, что смотреть в Никольском ей больше нечего, и повернула назад.
Ночью гостиница походила на ночлежку еще больше, чем днем. В коридоре горела тусклая электрическая лампочка. На всех раскладушках у стен спали люди, укрытые серыми одеялами. Те, кому не повезло, ночевали в аэропорту, сидя на скамейках.
Не зажигая свет, Таня разделась и нырнула под холодное одеяло. Она долго не могла заснуть, пытаясь ответить, как ей казалось, на самый простой вопрос: почему мы так плохо заботимся о себе? Заставляем людей готовить лес в суровой северной тайге и не строим для них квартиры? Об этом очень резко говорил на редакционной летучке в «Приобской правде» Гудзенко. Строим такие занюханные ночлежки, как эта? Ведь мы же безумно богатая страна. Откуда эта убогость? И почему мы спокойно уживаемся с такими людьми, как здешняя заведующая гостиницей? Говорим одно, а в жизни все совершенно по-другому? Вопросы лезли в голову, но ни на один из них она не находила ответа.