Еще один день
Шрифт:
Последний раз Остудин видел младшего Кузьмина накануне его отъезда. Возвращаясь домой поздно вечером, около федякинской калитки Роман Иванович чуть было не налетел на парочку. Он нарочито отвернулся, чтобы не смущать молодых. Но они и не стеснялись. Саша Кузьмин забрал под свой полушубок Ленку, и они, забыв обо всем на свете, целовались. Так увлеклись, что на Остудина не обратили внимания. Когда он предупредительно кашлянул, они лишь отодвинулись к калитке, освобождая проход на узкой, протоптанной в снегу тропинке. Приподняв отвороты полушубка, Сашка полуспрятал в них буйную свою голову. Никого в этот момент не видел, не слышал, и никто для него не существовал, кроме Ленки.
И
Вопросы лезли в голову, сжимали сердце, иногда почти останавливая его, но Остудин знал, что не успокоится, пока не найдет ответа. «Но кто же даст его мне? – подумал он. – За что мы воюем в Афганистане? И что такое ограниченный контингент войск? Вот уже третий год он вязнет в стране, которая нам не друг, не сват и не брат. Кто такие моджахеды? Кто такие душманы? И чего мы не можем поделить с ними?»
Мысли об Афганистане, о том, что в нашей жизни что-то идет не так, возникали у Остудина, когда он нетвердым шагом шел через подмерзшее поле аэродрома к одинокому Ан-2, стоящему у самого края рулежной полосы. И еще он думал, как сказать Константину Павловичу, что он привез гроб с телом его сына. Пытался поставить себя на его место, но сопоставление не укладывалось в голове. У него было неосознанное чувство вины перед своим заместителем. «Наверное, это потому, что у меня, в отличие от него, нет сына, – подумал Остудин. – Но если бы он и был, ему еще нужно вырасти. Время моих детей впереди», – горько усмехнулся Остудин и двинулся к открытой дверке самолета. В нем находился только второй пилот. Ни командира, ни страшного груза еще не было. Увидев Остудина, пилот спрыгнул на землю, притопнул тяжелыми, на собачьем меху сапогами, и, козырнув по-военному, коротко сказал:
– Командир сейчас придет. – И, опустив руку, добавил: – Диспетчер попросил нас взять до Таежного девушку. Вы не возражаете?
– Да нет, – сказал Остудин, глядя, как из здания аэропорта вышла вереница людей и направилась на посадку в стоявший недалеко Ан-24. Ему было все равно, кто полетит с ним.
Остудин хотел спросить про гроб, но не стал. К самолету, хрустя шинами по некрепкому утреннему льду, приближалась крытая машина, в которой, очевидно, и везли Сашу Кузьмина. Она остановилась, и из нее, не закрыв дверцу кабины, осторожно вылез старший лейтенант, по виду еще совсем мальчик, с бледным, без единой кровинки, лицом. Он был одет в меховую камуфляжную куртку, но Остудин сразу обратил внимание на его левую руку, висящую на перевязи. Шофер машины протянул ему из кабины маленький чемоданчик.
Откинув тент, из кузова спрыгнули четыре солдата. Молча открыв задний борт, они сноровисто вытащили из машины длинный деревянный ящик, сбитый из грубых, необструганных досок, и понесли его к самолету.
– А мне казалось, что погибших солдат привозят в цинковых гробах, – глядя на старшего лейтенанта, не удержавшись, произнес Остудин.
– Вам совершенно правильно казалось, – сухо, давая всем своим видом понять, что ни в какие пространные разговоры он вступать не хочет, ответил старший
Остудин промолчал. Солдаты поднесли гроб к дверке самолета. Но оказалось, что Ан-2 не приспособлен для таких грузов. Гроб наполовину застрял в узкой и низкой дверке, и его никак не удавалось протиснуть в салон.
– Вытащите его оттуда, – шагнув к самолету, сухо приказал старший лейтенант. – И попробуйте протолкнуть боком.
Парни молча выполнили команду. Но груз, цепляясь стенками и скрежеща, словно сопротивлялся вольному с ним обращению. И каждое его прикосновение к металлу вызывало у Остудина прямо-таки физическую боль, как будто это его обнаженное тело, минуя острые железные крючья, старались не внести, а протащить в самолет.
– Да скажите же вы им, что там человек, – не выдержал Остудин.
– Там тело, – мрачно сказал старший лейтенант. Тем не менее вмешался: – Осторожнее, ребята. Приподнимите перед, так, по-моему, будет лучше.
Так действительно оказалось лучше. Гроб затащили в салон, кряхтя, отодвинули в хвост самолета. Машина уехала. Старший лейтенант остался у самолета. «Значит, полетит с нами», – подумал Остудин, и ему сразу стало легче. Больше всего его мучила предстоящая встреча с Кузьминым. Теперь рассказывать о смерти Саши придется старшему лейтенанту. Подойдя к нему, Остудин протянул руку:
– Хочу с вами познакомиться. Я начальник Таежной нефтеразведочной экспедиции. Сашин отец работает моим заместителем.
– Смышляев, командир взвода, – ответил старший лейтенант и впервые внимательно посмотрел на Остудина.
– Саша служил у вас? – спросил Остудин, хотя понимал всю нелепость вопроса. Спросить ему хотелось совсем о другом.
– Он был у меня командиром отделения, – без всякой интонации в голосе, по-казенному сухо ответил старший лейтенант.
– Как нелепо устроена жизнь, – вздохнул Остудин и посмотрел на самолет, в котором лежал мертвый Саша Кузьмин. Он понял, что цинковый гроб находится в деревянном ящике. – Летом он собирался жениться.
– Я слышал, – сказал комвзвода и поставил чемоданчик на землю.
– Как он погиб? – Остудин повернулся лицом к Смышляеву. Ему хотелось подробнее рассмотреть человека, вернувшегося с линии фронта.
– По-мужски. Остался прикрывать ребят, пошедших на прорыв. – Смышляев говорил медленно и все так же бесстрастно.
– А шансы у него были?
– Никаких. Он спасал других. – Смышляев посмотрел, как от Ан-24 отвозят трап, по которому только что поднимались пассажиры.
– Не знаю, как обо всем этом рассказать отцу, – произнес Остудин, глядя на старшего лейтенанта. – Он и без того живет на одних лекарствах.
Остудин хотел, чтобы Смышляев ответил: «Я сам скажу отцу, для этого меня послали». Но, видимо, никто Смышляева не посылал, и он, раненый, полетел не домой, лечиться, а сюда, хоронить друга. Молчание тянулось и тянулось, потому что искреннее переживание всегда молчаливо. Первым заговорил офицер.
– Скорее бы вылететь, – выдохнул он и поднял глаза к небу. – Сколько нам добираться до места?
– Если будет попутный ветер, часа четыре.
И тут Остудин увидел идущего к самолету командира экипажа, рядом с которым была женщина. Одного взгляда на ее фигуру в ладной, аккуратненькой шубке, на высокую соболью шапку было достаточно, чтобы у него застучало сердце. Это была Таня. Он понял, что именно о ней говорил второй пилот. Знала ли она, что ей придется лететь одним самолетом с ним? По всей вероятности, нет. То, что они должны были встретиться в Таежном, не вызывало сомнений. Но она не могла заранее предположить, что эта встреча произойдет сейчас и при таких обстоятельствах.