Ещё один плод познания. Часть 2
Шрифт:
– А почему он "Сакс"?
– спросила Симоне.
– Потомок выходцев из Англии... или из немецкой Саксонии?
– Нет, это не с происхождением связано. Мне самому только недавно мимоходом рассказали. "Сакс" - сокращение от "Саксофона". Он курил трубку и имел привычку постукивать по ней пальцами - получалось похоже на игру флейтиста... И вот, встретившись тогда с ним, я сказал: вы наверняка даже из заключения можете по своим "каналам" передать тем, кто доискивается до причин взрыва, - это, по всей видимости, личные обидчики и враги Клодин; сделайте же это, чтобы не разгорелась криминальная война между кланами... А он в ответ мрачно усмехнулся и сказал - это уже сделано...
Затем комиссар потянулся к лежащему на краю большого стола нейлоновому пакету и вытащил из него листок, на котором виднелась пара десятков строчек,
– А вот конспективная памятка - я не хотел, чтобы это болталось на компьютере, - памятка о встрече тоже двухнедельной давности с L...e, директором оперативных служб... Я никому пока о ней не рассказывал, даже вам троим... но уж коли у нас сейчас такой разговор... Так вот, я дал отчёт о проделанной работе, и - словно на исповеди, скажу вам, - взял на свою если не профессиональную, то, скажем так, должностную совесть грех. Понимаете, Натали, я полностью, тотально умолчал о Винсене. В преддверии этого отчёта я продумал было вариант упомянуть это дело вскользь - имеется, мол, человек, которому грозила опасность, но улик против него абсолютно никаких нет, и мы не стали даже вносить его данные в компьютер - чтобы не засвечивать перед потенциальными взломщиками сетей... Я взвешивал такую возможность, и даже неоднократно проговаривал сам себе, как буду обрисовывать ему "лёгким касанием" контуры этой истории, а затем изящно сворачивать рассказ о ней, выводить её "из-под прожектора", перейдя тут же к записям Дюпон, к её трагедии... это должно было бы отвлечь... Да, я всё хорошо продумал, но потом... потом, вопреки этому плану, каюсь, поступил иначе. Я опасался: L...e всё же остановит меня и захочет подробного рассказа о семье, подвергшейся смертельной угрозе; захочет, возможно, из любопытства - он вообще тактичен и сдержан, но и ему ведь ничто человеческое не чуждо, как говорит этот Мишель Рамбо... Я понимаю, что и раскрыв ему все детали сумел бы легко убедить его: процесс возбуждать не следует. Но я не хотел, чтобы кто-то ещё - пусть даже вышестоящий, - узнал эти имена, эту историю. Мало ли что...
Комиссар прервал свой длинный монолог, чтобы зажечь ещё сигарету.
– Я понимаю вас, - сказала Натали. Мы - четверо, - никогда никому не проговоримся... Мы - это ваши слова, - эмоционально затянуты... причастны... Для нас проговориться означало бы - предать. А кто-то ещё - даже директор, - он не видел Винсена и Луизу, не разговаривал с ними. Для него это просто - исключительно интригующий случай, о котором можно где-то к слову... Да, я вас всей душой понимаю. Я поступила бы так же.
– Спасибо, Натали, - очень тепло сказал Жозеф Менар.
– Знаете, для меня это сейчас вроде исповеди... Грехом я называю это умолчание потому, что L...e доверяет мне полностью, он меня никогда, разумеется, не заподозрит в утаивании чего-либо... То есть тут как будто некий "обман доверия"; собственно, конечно, не "обман" в точном понимании, поскольку это не направлено против него лично... но это примерно то же самое, как для школьника на контрольной - пользоваться шпаргалкой, когда учительница сказала, что не будет следить, что полагается на его честность... Он ведь тоже её лично совершенно не задевает, а всё-таки...
– Винсен, - задумчиво сказала Натали, - должен был выбирать между тем преступлением, которое он совершил, и - предательством. Помните, я это в машине сказала?.. Ну, а мы... а ваш выбор - и в вашем лице наш общий, - между этим "должностным грехом" и... получается, что тоже чем-то очень похожим на предательство. Бывают ситуации, когда остаться невиновным до слепящей белизны просто нельзя. Да и сказание это - о страшном выборе... Вы поступили, я считаю, правильно.
– Да, пожалуй, - проговорил комиссар, как бы "осаживая себя" и одновременно что-то подытоживая. Женщине показалось, что он чуть недоволен собой - может быть, отчасти жалеет, что проявил "слабость", настолько откровенничая с ней - при всей доверительности всё-таки подчинённой, - о собственном, не совсем безупречном в служебно-субординационном плане, поведении. Но если и была сейчас в его тоне недовольная нотка, то обращал он это неодобрение явно лишь к самому себе.
– Ладно, Натали, до завтра тогда.
– 3 -
Назавтра в четыре тридцать вечера они встретились с журналистом в том самом кафе "Аквариум". Они приехали практически одновременно с ним, точно к назначенному сроку, и довольно легко взаимно "опознались". Мишель Рамбо, невысокий, но очень крепкий и подтянутый мужчина лет сорока с небольшим, с чёрными усиками, стоял и курил в нескольких метрах от кафе и приветственно поднял руку. Выражение его лица было дружелюбным и любознательным, чувствовалось, что ему интересна предстоящая встреча. "В этом человеке много оптимизма и жизнелюбия, - подумала Натали Симоне.
– Вообще чуть странно. У автора такого сказания можно было бы предположить несколько более самоуглублённый, с трагическим оттенком, что ли, взгляд; а он явно умеет жить и радоваться, несмотря на все эти свои образы и идеи..."
– Два-один, - иронически констатировала она.
– Предвосхищая споры, обрекаю сама себя; но мне не привыкать. Сядем в курящую зону, там вам будет мыслиться продуктивнее, а мне не так уж сильно мешает.
Мужчины поблагодарили. Все втроём уселись за столик с пепельницей, сразу сделали заказы: комиссар и журналист взяли турецкий кофе, Натали - "Irish Cream" со взбитыми сливками.
– Знаете, - сказал Жозеф Менар.
– я всё-таки перед этой встречей с вами почитал ваши эссе в нескольких номерах литературно-философского журнала, в котором вы публикуетесь. Успел почитать - и у меня сложилось впечатление о вас, о вашей личности.
– И что же за впечатление?
– спросил Мишель Рамбо.
– Понимаете, при всём фабульно-житейском разнообразии того, что вы описываете и о чём рассуждаете, у вас улавливается устойчивая эмоционально-мировоззренческая ось. Вы нанизываете на неё ваши наблюдения, как грибы на прутик.
– "Грибы - подумала Натали, - интересно, не всплыла ли у него сейчас неосознанно ассоциация с историей Винсена?..
– И эта "ось", - продолжал комиссар, - подобно стволу дерева из земли, вырастает, наверное, из некоего личного переживания.
Менар прикурил, ожидая реакции собеседника.
– Ну, в основе того, что нас занимает, всегда имеется эмоциональный компонент, - невозмутимо ответил тот, тоже зажигая сигарету, и осторожно отпил глоток только что принесённого дымящегося кофе.
– Но... если уж случай такой выпал услышать... мне интересно, как бы вы - со стороны, - определили её, эту мою тематическую ось?
"Слова о личном переживании он пропустил без ответа" - мысленно отметила Симоне.
– Как бы я определил?
– медленно повторил комиссар, по привычке отстукивая дробь пальцами по столу.
– Начну с того, что ось эта - не концептуальная, у вас нет "концепции".
– Пожалуй, - согласился журналист.
– Кто по-настоящему осознаёт сложность мира, тот цельных концепций выдвигать не станет... скажем так, не посмеет. Знаете, - улыбнулся он вдруг, - если бы мне понадобилось для чего-то там создать свой собственный личный "герб", на нём обязательно был бы изображён вопросительный знак.
– И, наверное, в самом центре, в сердцевине, - сказал Жозеф Менар.
– Да, вы всё время вопрошаете... то самого себя, то, видимо, Бога - независимо от того, насколько верите... И я заметил, что вы любите метафоры, - я, кстати, тоже. И ещё... если развить ваш образ личного "герба", то мне кажется, - проговорил он затем, взвешивая каждое слово, - мне кажется, что там были бы ещё те самые стрелы, о которых говорит у вас Мудрец Тетрарху. Множество стрел, летящих в разные стороны; и наконечники их были бы выкрашены в самые разные цвета, и некоторые из них были бы хищно заострены.
– Он взглянул на Рамбо, ожидая реакции. Тот провёл рукой по волосам и по лбу, на мгновение охватив ладонью часть лица, - делая жест "собирающегося с мыслями"...
– "Стрелы" действий и слов, - сказал он через четверть минуты, - сознательно или бездумно запускаемые людьми в пространство и несущие заряды зла или добра... бьющие или спасающие непредсказуемо; это имеет в виду мой Мудрец... Не знаю... не уверен, что избрал бы это в качестве одного из символов своего мироощущения... хотя меня это действительно очень занимает. Причинно-следственная карусель - хаотична она или всё-таки лишь кажется нам таковой... Тоже вечный вопрос... Кстати, - неожиданно добавил он спустя секунды три, улыбнувшись и чуть подмигнув, - приоткрою завесу над творческим процессом. Ещё когда у меня только зародилась идея этого моего сказания, меня сразу властно и непреодолимо потянуло на этот патриархально-величественный антураж - мне подумалось, что он как бы "уводит в вечность"...