Еще один шпион
Шрифт:
– Подождите, но как это – камень плавился? – вставил наконец Леший. – Это ведь... Атомный проходческий щит, что ли?
– Да откуда я знаю. Не видел ни разу, не трогал, щит этот. Так только, разговоры... Вот через эту болтовню все и развалилось у нас тогда. Там ведь как: никто друг друга не знает, специально так комплектовали роты. И правильно делали. А старшим офицерам еще секретные блокнотики выдавали – гербовые, пронумерованные, чтобы все записи только туда, а потом сдавать в спецчасть. И чтобы в случае какого нарушения
– А сколько золота там было?
Павел Матвеевич скривился.
– Кто знает? Говорю же: мы свою службу несли без любопытства. Офицеры из спецроты за нашими спинами шныряли в штреки, закладку делали. Это опять по разговорам – сам-то я не видел. Болтали разное. Но вроде, пять тонн, не меньше.
Пять тонн золота. Леший вдруг прочувствовал это, представил. Пять тысяч килограммовых слитков. Ими можно замостить вот эту дорогу под дедовыми окнами. Поставить друг на друга – получится высоченный столб, раза в два выше этой десятиэтажки. Хотя нет, золото тяжелое, компактное...
– ...Только, я думаю, ничего там уже нет, – продолжал Павел Матвеевич. – Давно. Как нас в штрафбаты раскидали, так сразу другую команду туда поставили. Я так думаю. Не салаг из прикрытия, а спецов каких-нибудь... Тогда ведь каждая золотая крупинка на счету была: продовольствие закупали за границей, технику, сталь. Не оставили бы его там гнить, это точно. Ты когда-нибудь консервированную яичницу с салом ел? Вот я ел. Английская закуска. В банках таких привозили, с колечком. Мне два раза всего досталось – и то счастье, штрафбат деликатесами не баловали, сам понимаешь...
– Погодите. – Леший теперь сам не знал, от чего у него шумит в голове – от водки или от чего другого. – Так вы точно знаете, что золото из штреков выбрали? Или только предполагаете?
Дед открыл было рот, но запнулся. Вздохнул, посмотрел в окно. Снял с подбородка прилипший листик петрушки.
– Не знаю, – проговорил он. – Мне это золото поперек горла встало, и другим тоже. Нехай лежит себе, мать его. Я так думаю. А что – всерьез за него беретесь? Или так, щупаете потиху?
Он повернулся к Лешему.
– Думаю, всерьез.
Дед кивнул.
– Непонятно это всё. В окопах когда сидели, думали – фашиста задавим, вот другая жизнь сразу начнется. Прекрасная. Как в сказке. Деньги эти, побрякушки всякие – ни в чем недостатка не будет, все самое лучшее. Такого зверя ведь завалили!.. А вот, поди ж ты: страна опять на бобах, верно?.. Тогда думали, что мы бедные, а сейчас ищем то, что в бедности той обронили, ногти сдираем. Как это так, майор?
– Не знаю, – сказал Леший.
– И я вот не знаю.
Порывшись в своей папке, Леший достал копию странички, которую передал ему Евсеев.
– Вот, Павел Матвеевич, это – лист из именного блокнота участника операции «Семь-девять». На обложке было выбито: лейтенант Шапошников. Вы знали человека с такой фамилией?
Первухин подслеповато наклонился к бумаге, отправился к серванту за очками – вместо дужек проволокой примотана обычная резинка, – надел их, еще раз посмотрел.
– Я ж говорю: мы в своей роте друг друга не знали почти. И лейтенант у нас в роте один всего был... не Шапошников только, нет. Грузинская какая-то фамилия... Не помню. А что это за черточки здесь, линии какие-то?
– Сам хотел бы узнать, – сказал Леший. – Ничего не подскажете?
Дед покачал головой, молча вернул ему листок.
– Ну, а если я вам карту дам – сможете показать хотя бы примерно, где находятся заваленные штреки?
Леший положил на стол распечатку своей диггерской карты. Павел Матвеевич глянул, засопел, удивленно задрал брови.
– Подземная Москва, что ли?
Майор Синцов посмотрел, прищурясь, кивнул.
– Точно. Сам все исходил, своими руками перещупал.
Заходящее солнце простреливало сквозь балконное стекло, рисовало на обоях горящие золотом размытые пятна. Пятна постепенно наливались красным, тяжелели. В какой-то момент зазвонил телефон, но Первухин, не отрываясь от карты, только махнул рукой: ну его. Леший смотрел на балкон, где туда-сюда сновали стремительные серые тени. Потом тени угомонились, а солнечные пятна на стене враз поблекли – спустился вечер.
– Ну, не знаю, – сказал наконец Первухин. – Мне тут пока что трудновато разобраться. Вот эту магистраль мы точно прошли, когда на дежурство заступали.
Он показал отмеченный синей жилкой водовод с кирпичным коридором на линии Тверская – Большая Ордынка.
– И вот здесь двойное русло Москва-реки мы пересекали, вдоль Патриаршего моста. С севера на юг, значит. Два таких мощных бетонных тоннеля было, укрепленных. И там сразу спуск был, как с горки, метров шесть перепад... А потом еще вертикальная штольня, та самая труба со скобами...
Павел Матвеевич замолчал, снял очки, положил рядом на стол.
– Да ведь это все равно далеко от тех штреков, очень далеко. А нас туда не звали и не пускали. Вот так от, майор...
– Хоть какая-то картинка нарисовалась, – задумчиво сказал Евсеев, прочитав рапорт и рассматривая карту Лешего с пометками Первухина. – Ну и что, сможешь туда пройти?
Синцов пожал плечами.
– В завалы? Вряд ли. Похоже, у них был проходческий щит типа атомного. В мире таких до сих пор нет. Как это могло быть?
Евсеев выпятил нижнюю губу.
– При Иосифе Виссарионовиче все могло быть... Ну, а если обойти завалы?
Леший повторил жест.