Еще один шпион
Шрифт:
– В гробу я видал эти острова! – фыркнул Тарзан, продолжая смотреть в телевизор. – Мне и здесь хорошо!
Магомед рассмеялся – громко, от души. Поляк тоже попытался натянуть на лицо улыбку, хотя ему было както не до смеха. Он не понимал – то ли Магомед издевается над карликом, то ли всерьез собрался ублажать его, словно принца какого, и терпеть его капризы.
– Так, может, останешься с нами, а, Тарзан? – прищурился Магомед.
– А чего тут делать? – карлик пожал плечами. – Да мне пофиг вообще. Где хочу, там живу. Я отсюда раз сто бежать мог, только не захотел. Привык, и все такое.
– Это правильно, Тарзан, – согласился Магомед. – Поэтому я хочу показать тебе, что такое кавказский гостеприимство.
Поляк слушал их и кусал губы. Он ничего не понимал. И завидовал. Ох, как завидовал он Тарзану!..
В 7-30 утра, когда заключенные выходили на работу, на вахту доставили маленького, словно урезанного в два раза, большеголового человечка с еле наметившейся шкиперской бородкой. Он был одет в мятые брюки и грязную распахнутую телогрейку, которая сидела на нем, как длинное пальто. Под телогрейкой виднелась футболка с низким треугольным вырезом, какие давно уже не носят, даже в секонд-хенде таких не найдешь. В этой одежде Тарзана когда-то, очень давно, задержали после драки в одной из московских пивных. Двое его недругов остались калеками, ну а Тарзану достались восемь лет колонии и небрежно замытое темное пятно на футболке. И не разобрать уже – кровь это, или пиво, или, скажем, компот.
– Геннадий Кульбаш? – взглянул из-под бровей дежурный, сверяя лицо стоящего перед ним человечка с карточкой на справке об освобождении.
На этом лице появилось упрямое выражение, с каким Тарзан обычно орал: «Я – Бруно Аллегро! Я – звезда! Я – человек-ядро! А ты кто?» Но на этот раз он сдержался.
– Кульбаш, Кульбаш, не видишь, что ли? – проворчал он. – Давай сюда бумаги, и поставим точку в этом гнилом деле.
Лейтенант через окошко протянул ему прозрачный пакет с документами и личными вещами. Собственно, вещей было только две: дешевая зажигалка и ключ от циркового вагончика, который давным-давно уехал и неизвестно где находится.
– Больше не бузи, Кульбаш, – сказал дежурный. – И успехов тебе на воле.
– Будь здоров, дылда, – ответил Тарзан.
Он небрежно рассовал содержимое пакета по карманам, толкнул ногой дверь контрольного пункта и вышел прочь.
Воля.
Чахлый тополь напротив КПП. У ворот толкутся четверо освобожденных, переминаются с ноги на ногу, разговаривают о чем-то, вроде как боятся разойтись и по-одному окунуться в непривычный и сложный мир, где их никто не ждет.
Грунтовая дорога, в которой, словно золотые самородки в долине реки Клондайк, попадаются куски разбитого асфальта. По правую руку от Тарзана, километрах в двух по дороге, – серые шиферные крыши поселка, где живет часть личного состава колонии...
А по левую руку стоят два черных «БМВ», похожих на породистых немецких догов, совсем не вписывающихся в этот унылый пейзаж. Дверь одной из машин открылась, оттуда вышел человек, чем-то похожий на Магомеда, только моложе. На его лице выделялись такие же, буквой «Т», сросшиеся брови и крупный кавказский нос. Человек подошел к Тарзану, протянул крепкую ладонь.
–
Тарзан оценивающе осмотрел кавказца, потом перевел взгляд на машины.
Заднее окно второго «БМВ» отъехало вниз, выпустив наружу пульсирующие, возбуждающие звуки музыки. Из салона показалось миловидное девичье лицо.
– Ой, девчонки! Он такой милый! И такой грустный! – взвизгнул тонкий голос. – Садись к нам, мужичок! Мы тебя развеселим!
Тарзан довольно хмыкнул, пожал, наконец, протянутую руку и крикнул девчонкам:
– Ну, мочалки, вам придется постараться!..
Четверо освобожденных зеков, все из «черной масти», открыв рты, с завистью смотрели, как карлик нырнул в комфортабельный салон шикарной машины, откуда тут же выплеснулись женские взвизгивания и циничный смех. Черные «БМВ», раскачиваясь на ухабах, покатились в сторону города, постепенно набирая скорость. Блатные с завистью смотрели им вслед.
Глава 5
Диггер-готы
– Димочка? Ты куда-то собрался?
– Мне надо по делам, мама.
Черные «рэнглеры», пурпурный свитер с капюшоном. Белый грим на лицо он сегодня не накладывал, глаза тушью не обводил.
Мать застыла в скорбной позе посреди коридора.
– Что значит «надо?» А ужин?
– Потом. Мне лекции переписать.
– На ночь глядя?
– Ага.
– Ты хочешь, чтобы тебе опять разбили нос? Вдруг тебе опять попадется этот Лишай?!
Черный плащ «ван хельсинг». Высокие армейские ботинки на рифленой подошве.
– Отец!! – она повернулась в сторону гостиной. Тон из разговорного перетек в патетический, каким перед расстрелом читают стихи про Родину-мать. – Отец, выйди-ка! Он опять к этим «Исчадиям Ада» собрался!..
– Не надо так орать, – прогудел из гостиной Михаил Семеныч Поликарпов, бывший директор металлобазы Москомцентра.
Он вышел в коридор с противоположной стороны, но дальше не двинулся и занял позицию в районе собственной штрафной. Сложив руки на груди (точнее, уложив их на живот), он наблюдал, как его 19-летний сын управляется со сложной шнуровкой.
– Если бы носил нормальные человеческие туфли, был бы уже далеко, – заметил он.
В конце концов Рыба просто сунул концы шнурков за голенища и выпрямился. Длинный плащ застегнул на одну, предпоследнюю, пуговицу – так носят «тру готы», т.е. настоящие готы, имеющие право посвящать новичков.
Мать что-то вдруг увидела. Округлились глаза. Она подскочила к Рыбе, схватила его за руки.
– Дима! У тебя ногти черные! Это грибок!
Рыбе стало смешно.
– Всего только лак, мама. Называется «глубокий черный». Все. Я пошел.
Он высвободил руку, отодвинул мать в сторонку и открыл входную дверь.
– Ты никуда не пойдешь! – она опять включила свой патефон. – Ты ведь обещал! Ты обещал нам! Оте-ец!
В смысле, сделай же что-нибудь. Ты же мужчина. Рыба посмотрел на отца. Тот все давно понял и продолжал дриблинговать на своей половине. Ничья его вполне устраивала.